Мастер Джорджи

Бейнбридж Берил

Откуда-то справа донесся топот, лязг лопат; мимо шел пикет. Крошечной искрой проплыл по черноте окурок, голос кликнул: «Черт бы побрал этот дождь. Скоро мы все рыбой станем, ей-богу».

Джорджа ожидало дурное известие. Сообщили, что Уильям Риммер погиб от ранения в голову. Как обыкновенно это бывает, предполагалось, что он не мучился. Пуля угодила прямиком между глаз, и он угас, как свечка.

Опять заявился этот Помпи Джонс, на сей раз едино­лично правя фотографическим фургоном. Его началь­ник в отсутствии, и он похваляется, будто бы у него важное задание от Королевского медицинского колле­джа, а именно производить снимки, запечатлевающие ранения, будь то у живых, будь то у мертвых. Соответ­ственно, он, разумеется, проводит время в обществе Джорджа, но иной раз я его замечаю за беседой с Миртл. У фургона чудовищный вид: поблизости разо­рвался снаряд, и его окатило градом осколков. Я засту­кал Миртл за странным занятием: она похлопывала его по бокам, будто это животное, которое надо уте­шить. Два окна вылетели, краска почти вся слезла и от­крывала бордовые разводы и невнятно золотую букву со смещенной перекладиной — не то П, не то Н.

Скоро нам выступать, дальше по долине реки Чер­ной, к месту под названием Инкерман. По-моему, я уже бывал там в более светлые свои дни, да, я вспоминаю развалины того же названия на горных высотах.

Не желая оставаться в неведении как о целях, так и о маршруте нашего похода, я вынужден был спросить капитана Джерома, куда в точности мы направляемся. Он объявил только, что мы составили часть британ­ских осадных сил справа от Севастополя, и более объ­яснений я от него не добился, зато он нехотя мне одол­жил русскую карту местности. Насколько я мог разо­браться, кряж под названием Инкерман на западе разделен Сарандинакиной балкой и, будучи с востока покрыт густыми лесами, с запада весь гол и открыт. Так что снова мы окажемся во власти стихий.

Право, даже сам не знаю, стоит ли труда складывать палатку, она в плачевном состоянии, вся залубенела и в дырьях. Для моего здоровья лучше было бы спать в ла­зарете — хотя и тот ненамного сохранней. Зато по ча­сти транспорта я теперь куда лучше обеспечен: третье­го дня больше двухсот лошадей из Легкой кавалерий­ской бригады бросились в лагерь, лишась седоков, полегших в долине недалеко от нас к северу [22] .

Устроили аукцион, и я купил себе другую кобылку, настолько потрясенную пережитым недавно обстре­лом, что предельная нервность перешла у нее чуть ли не в тупость, так что она смирная. У нее лопнули бара­банные перепонки, но она прекрасно слушается тыч­ков моего сапога. Несчастную клячу, которой прежде владел, я отпустил на все четыре стороны и с тех пор не видел.

22

25 октября 1854 г. героическая кавалерийская атака англичан в битве при Балаклаве окончилась неудачей и гибелью более 200 из 673 кавалеристов. Воспета лордом Теннисоном в знаменитой по­эме «Атака Легкой кавалерийской бригады» (1855 г.).

По утрам я отправляюсь обычно добывать топливо для костра. Почва здесь хоть и каменистая, вдруг да и выкинет низкорослый дубок. Правда, эти бедненькие деревца все давно повырублены, но кое-где корни крепко вцепились в землю. Казалось бы — благодаре­нье дождю, — ничего не стоит их выкопать, ан нет, кру­тизна тут такая, что приходится таскать с собой кирку.

На днях, занятый этой нудной работой, взбираясь вверх по склону, я, можно сказать, стал свидетелем не­обычайной хитрости, хотя многие, допускаю, на это взглянут иначе. Солдат — возраст не определю, у всех, кроме совсем желторотых, сейчас одинаково впали глаза и осунулись лица — стоял прислонясь к валуну и глядя себе под ноги. Я заметил, что он вверх тормашка­ми держит ружье, и решил, что подстерегает, видно, когда вылезет из-под земли какая съедобная тварь.

Я совсем недалеко отъехал, как вдруг слышу выстрел и вслед за тем — стон. Возвращаюсь и вижу, что он стоит на одной ноге, поджав другую. В сапоге рваная дыра, и оттуда хлещет кровь Несколько мгновений оба мы мол­чали, потом он жалостно поглядел на меня и спросил:

— Вы ничего не видали, сэр?

— Нет, — отвечаю, — я был далеко.

— У меня, видно, рука соскользнула, сэр...

— От усталости чего не бывает, — сказал я. — Вни­мание рассеивается.

— Истинная правда, сэр, — подхватил он с живос­тью. — Задумался я.

Я ему помог залезть в седло и повел под гору мою кобылу. Он мне рассказывал о своем житье-бытье, как он пирожками торговал для трактиров по всему Хокстону. Лепил их отец, а он сбывал по пенни штука, и бы­ли они повкусней иных-прочих, правда, наперчены сильно, чтоб не распознать, из какого мяса начинка. Он в банке с собой носил соус и как сторгуется с кем, паль­цем корочку проткнет и туда его вливает. На деньрожденье ему вот восемнадцать будет, и у него были сест­ренки, только он ни одной не помнит лица, поумирали все, когда еще он маленький был. Нет, ему не больно; ну, не хуже, чем когда зуб болел и щеку разнесло.

Было бы это, рассуждал я, меньшей трусостью, пальни он себе не в ногу, а в висок? Хватило бы у меня духу себя изувечить в подобных обстоятельствах? По­жалуй что нет. Я сдал его Джорджу, сказав, что он лежал во рву и я его подобрал.

Утром, перед тем как нам выступать из лагеря, от­служили общую панихиду. Из-за недостатка дерева плотники сколотили всего несколько ящиков, только для офицеров; остальных покойников завернули в ста­рые палатки или в клеенку и сложили рядами на арбы, захваченные в соседних деревнях.

Кладбище, бывший сад, располагалось в лощине неподалеку. Из уважения к случаю боги укротили дождь и дымный луч пробил тучи. Когда телеги вихляя потянулись по каменистой дороге, доморощенные са­ваны растрясло, и обнаружилось, сколь многие сходят в могилу босыми. Иные из провожающих яростно во­ротили носы от такого вида, именно те, быть может, чья обувка теперь стала справней, чем прежде. Сам я ничего зазорного тут не нахожу; как выпевал капеллан, «... наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял» [23] .

23

Книга Иова, 1, 21.

Помпи Джонс установил свою треногу, подлез под ширму. Что-то есть от черной магии в мастерстве фо­тографа — он останавливает время. Капеллан перестал читать, стоял недвижно с требником в руке, все обна­жили головы; шевелились одни покойники: их пелены хлопали на ветру.

Я, пожалуй, не в восторге от этой фотографии. Она берет реальность в заложники, но мысль в голове она поймать не может. Стоит, скажем, человек с печалью на лице, а у самого на уме блуд, или ему весело. Линзы бессильны ухватить вихрь, клубящийся под черепной коробкой, не могут выставить напоказ греховные меч­ты, что, впрочем, к лучшему. Я, например, оторопело глядел на закутанные трупы, а самому мерещилась Бе­атрис в воскресной ночной рубашечке. Ночью, воз­бужденная, конечно, утренней праздничной отсроч­кой, она обычно первой приступала к делу, взбиралась на меня, дыша шоколадным пудингом, и ляжки остро, будоражаще пахли у нее креветкой и рекой.

Снова припустил дождь. «Человек, рожденный же­ною, краткодневен и пресыщен печалями. Как цветок, он выходит, и опадает; убегает, как тень...» [24] .

И тут-то, стоя перед аппаратом, устремив глаза на этот ряд мумий, которых вот-вот предадут слякоти, я увидел Беатрис. Она меня звала. Я зажмурился, чтобы ее стереть, но нет, она осталась на месте и манила ме­ня к себе согнутым пальцем. Я подчинился, хотя и без охоты. Она поплыла вперед, остановилась у скалы под­ле обнаженной породы и жестом мне велела опустить­ся на колени. Там, в расщелине, качался тоненький сте­бель с голубым цветком не больше корсетной пугови­цы. Я поднял глаза, и Беатрис улыбалась, и улыбка была полна любви. Я протянул руку, сорвал цветок, а она качнула головою печально. Нет-нет, услышал я, но го­лос был ласковый, как вот у матери, утешающей ребен­ка. За мной капеллан читал: «...блаженны мертвые, уми­рающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих...» [25] Тут Беатрис оставила меня, и мертве­цы были брошены в землю, чтоб начать разлагаться. Я разжал кулак, и ветер у меня отнял замятый в ладони голубой лоскуток. Я подумал про мистера Лайелла, про его гипотезу, что не только человеческой расе суждена погибель, но уничтожатся все следы ее пребывания на земле.

24

Книга Иова, 14, 1, 2.

25

Откровение Иоанна Богослова, 14, 13