Мастер Иоганн Вахт
Шрифт:
Вскоре вслед за тем действительно явился аббат, причесанный и затянутый, как куколка; за ним следом пожаловал лакировщик и позолотчик, Пикар Леберфинк, в пестром наряде самых ярких цветов и довольно-таки похожий на майского жука.
Вахт сделал вид, что крайне рад гостям, и тотчас предположил вслух, что господин аббат, очевидно, желает посмотреть новые модели…
В сущности, мастер Вахт ужасно боялся, как бы аббат не начал донимать его нескончаемой проповедью насчет судьбы Нанни и Ионатана, с целью поколебать его решение. Случай избавил его
Только что аббат, молодой адвокат и лакировщик стали рядом и аббат уже в отборнейших выражениях коснулся сладчайших в жизни отношений, как раздался голос дюжего Ганса: «Подавай!» – а рослый Петер с другой стороны так поторопился двинуть бревно, что порядком задел за плечо господина аббата, который от толчка упал на господина Пикара, а тот, в свою очередь, повалился на молодого адвоката, и в одно мгновение ока все трое исчезли из вида. Как раз за ними возвышался холм древесных опилок и стружек.
В этой куче увязли злополучные гости, так что от них только и видны были четыре черные и две верблюжьего цвета ноги; последняя пара, обутая в праздничные чулки, принадлежала господину лакировщику и позолотчику Пикару Леберфинку. Невозможно было удержаться от смеха, и все подмастерья и ученики разразились звонким хохотом, несмотря на то что мастер Вахт унимал их и приказывал молчать.
Наиболее пострадал аббат, так как опилки облепили его кругом, наполнили все складки его платья и попали даже в тщательно подвитые кудри. Он был сконфужен в высшей степени и полетел вон, словно гонимый бурным ветром, а за ним следом убежал и юный адвокат. Остался один Пикар Леберфинк, неизменно приветливый и веселый, даром что чулки верблюжьего цвета погибли невозвратно, будучи во многих местах изодраны, а изящные стрелки на них даже вовсе испорчены враждебными щепками. Тем и кончилась осада, предпринятая против мастера Вахта.
Он и не подозревал, какой ужас ожидал его в ближайшем будущем.
Мастер Вахт только что пообедал и стал медленно спускаться по лестнице, намереваясь пройти на рабочий двор. В это время он услышал с улицы грубый голос, кричавший:
– Эй, ты! Тут, что ли, живет старый мошенник, плотник Вахт?
На что другой голос с улицы отвечал:
– Никакого старого мошенника тут нет, а проживает здесь, в собственном доме, честный гражданин и староста плотничьего цеха господин Иоганн Вахт.
В ту же минуту в дверь сильно стукнули, она распахнулась, и глазам мастера Вахта предстал рослый и дюжий парень самого дикого вида. Черные волосы торчали клочьями сквозь дыры изодранной солдатской фуражки, а через прорехи ветхого кителя просвечивало голое тело, загорелое и грязное в высшей степени. Чулок на нем не было, и солдатские башмаки были надеты на голую ногу; синеватые полосы вокруг щиколоток показывали, что он побывал в цепях.
– Ого, – крикнул парень, – небось не узнали меня? Не узнали Себастьяна Энгельбрехта, которого надули, утянув у него часть наследства?
Мастер Вахт с величавым и внушительным видом шагнул вперед, невольно выставив руку, в которой держал увесистую палку. Тут парень, точно пораженный молнией, попятился, воздел к небу сжатые кулаки с угрожающим видом и закричал:
– Ого! Я знаю, где искать мне свою часть наследства, и сумею ее достать назло тебе, старый греховодник!
Он стрелой помчался вниз по склону Каульберга, а народ побежал за ним.
Мастер Вахт несколько секунд стоял в сенях в оцепенении. Только тогда очнулся он, когда Нанни горестно воскликнула:
– Батюшка, да ведь это был Себастьян!
Тогда старик, шатаясь, вернулся в комнату, упал в кресло, закрыл лицо руками и, глубоко потрясенный, проговорил:
– Силы небесные, это Себастьян Энгельбрехт!
Между тем на улице поднялся шум, народ бежал с горы, и вдали кричали: «Убийство! Убийство!»
Охваченный страшным предчувствием, мастер Вахт также побежал вниз, к жилищу Ионатана, стоявшему у самого подножья горы Каульберг.
Густая толпа народа волновалась впереди, и среди этой толпы разглядел он Себастьяна, отбивавшегося точно дикий зверь от обступивших его людей, но в эту самую минуту подоспела городская стража: его повалили на землю, связали по рукам и по ногам и увели.
– Боже, боже, Себастьян убил своего брата! – говорили в толпе, хлынувшей из дома, где жил Ионатан.
Мастер Вахт пробрался вперед и застал бедного Ионатана в руках врачей, всячески старавшихся привести его в чувство. Три сильных удара кулаком по голове заставляли ожидать самых печальных последствий.
Как водится в подобных случаях, нашлись любезные подружки, поспешившие уведомить Нанни обо всех подробностях того, что случилось; девушка со всех ног бросилась к дому своего возлюбленного и прибежала в тот момент, когда под влиянием нашатырного спирта Ионатан только что открыл глаза, и доктора уже собирались буравить его череп.
Легко вообразить, что тут было.
Нанни была неутешна; Реттель, сама невеста, горевала очень искренне; у Пикара Леберфинка слезы струились но щекам, и он говорил:
– Оборони бог всякого от плотничьего кулака, особенно если такой кулачище хватит по голове!.. А потеря такого молодого человека, каков господин Ионатан, уж конечно незаменима. А если суждено тому случиться, у него будет черный гроб, отполированный, как стеклышко, а изображение мертвых голов и иных трогательных эмблем так ему высеребрю, что любо-дорого будет смотреть.
Случилось так, что Себастьян бежал из партии бродяг, которых препровождали под конвоем из Баварии через бамбергскую территорию. Поравнявшись с городом Бамбергом, он бросился туда с намерением выполнить безумный план, давно уже бродивший в его голове. Он еще не был окончательным злодеем и безбожным убийцей, но представлял яркий пример легкомысленного человека, счастливо одаренного от природы, но подпадающего во власть искушения, которое в конце концов может довести до высшей степени позора и нищеты.