Мастер Иоганн Вахт
Шрифт:
– Среди нас, немцев, народился какой-то небывалый гений, дай ему бог всякого успеха. Мое время уж миновало, и ни годам моим, ни званию не подобает заниматься такими вещами, но я завидую тебе, Ионатан, на твоем веку сколько еще будет интересного и великого!
Эти таинственные слова были тем более понятны для Ионатана, что за несколько дней перед тем, случайно очутившись возле рабочего стола мастера Вахта, он заметил там полузапрятанную под чертежами книгу, и оказалось, что это «Гец фон Берлихинген» [5] . Великая
5
«Гец фон Берлихинген» – историческая драма Гете.
На другой день после описанных происшествий бедная Нанни сидела, понурив головку, точно больная горлица.
– Что с тобой, мое милое дитятко? – сказал мастер Вахт тем нежным тоном, который в нем так подкупал. – Не больна ли ты? Но нет, об этом я и думать не хочу; ты просто слишком редко выходишь на свежий воздух. Сколько времени я жду понапрасну, чтобы ты сама принесла мне поужинать в мастерскую. Сделай-ка это сегодня, тем более что вечер, наверное, будет чудесный. Не правда ли, Нанни, милое дитятко, ты придешь и сама приготовишь мне булочки с маслом? Вот вкусно я поужинаю!
С такими словами мастер Вахт заключил милое дитятко в свои объятия, гладил ее по голове, откинув каштановые кудри ото лба, целовал, миловал, словом, употребил всю силу своей любвеобильной ласки, которой нельзя было противостоять.
Слезы брызнули из глаз Нанни, и она с трудом могла выговорить только:
– Батюшка, батюшка!..
– Ну, ну, ладно, – сказал Вахт, и в тоне его голоса заметно было некоторое смущение, – авось еще все обойдется благополучно.
Прошла неделя; Ионатан, разумеется, не показывался, а мастер Вахт не поминал его ни одним словом. Настало воскресенье, суповая миска уже дымилась на столе, и вся семья собиралась садиться за обед, как вдруг мастер Вахт сказал веселым тоном:
– А где наш Ионатан?
Реттель, из жалости к бедной Нанни, тихим голосом ответила за нее:
– Батюшка, разве вы не помните того, что случилось? Ионатан, вероятно, боится показаться вам на глаза.
– Вот забавно! – сказал Вахт со смехом. – Ну, пускай Христиан сбегает и приведет его сюда.
Можно себе представить, что юный адвокат не замедлил явиться. В первые минуты после его прихода все чувствовали себя очень неловко, словно над ними висела темная грозовая туча.
Однако мастер Вахт держал себя так непринужденной весело, а Леберфинк был так забавен, что в конце концов им удалось не то что развеселить компанию, но по крайней мере настроить ее более естественно и установить некоторое гармоническое равновесие.
Вставая из-за стола, хозяин сказал:
– Выйдем на вольный воздух, пройдемся немножко на мой рабочий двор.
И все отправились.
Пикар Леберфинк льнул к Реттель, а она держала себя с ним в высшей степени приветливо, потому что любезный лакировщик рассыпался в похвалах ее стряпне, уверяя, что никогда в жизни, даже у духовных особ, не едал более тонкого обеда. Мастер Вахт, со связкой тяжелых ключей на руке, крупным шагом пошел через двор вперед, и таким образом Ионатан естественно очутился вдвоем с Нанни. Сдержанные вздохи, чуть слышные жалобы – вот и все, чем дерзнули обменяться влюбленные.
Мастер Вахт остановился перед красивыми, только что возведенными воротами в стене, отделявшей его двор от сада виноторговца.
Он отпер ворота, вступил в сад и пригласил семейство следовать за собою. За исключением Пикара Леберфинка, не перестававшего хитро улыбаться и хихикать, никто не мог понять, что такое затеял старик хозяин. Посреди прекрасного сада стоял обширный павильон; мастер Вахт и его отпер своим ключом и, вошел, остановился среди зала, из каждого окна которого во все стороны открывались различные романтические виды.
Мастер Вахт произнес голосом, в котором слышалось радостное настроение:
– Место, где мы стоим, составляет мою законную собственность. Этот прекрасный сад принадлежит мне, и я приобрел его не затем, чтобы расширить свою усадьбу, и не для того, чтобы увеличить свое богатство, нет, я его купил, потому что, как мне известно, одно нежное сердечко давно стремится к этим деревьям, кустикам и прелестным, благоухающим цветникам.
Тут Нанни бросилась на шею к старику и воскликнула:
– О батюшка, батюшка, ты терзаешь мое сердце своей добротой и мягкостью, будь же милосерд…
– Полно, полно, – прервал ее мастер Вахт, – будь только умной девочкой, и все еще может чудесно устроиться; в здешнем маленьком раю найдется не мало утешений.
– О да! – воскликнула Нанни вдохновенным тоном. – О да! О вы, деревья, кусты, цветы, вы, далекие горы, и ты, прекрасное вечернее облачко, бегущее в небесах, вся душа моя живет вами, и я снова приду в себя, утешаясь вашими милыми голосами.
И Нанни с резвостью молодой козочки выпрыгнула через растворенную дверь павильона в сад, а юный адвокат, которого на сей раз никакими силами было бы невозможно удержать на месте, не преминул в одно мгновение последовать за ней.
Пикар Леберфинк попросил позволения погулять с Реттель и показать ей все уголки нового владения, а старый Вахт уселся под деревьями над горным обрывом, откуда открывался вид на долину, велел принести сюда пива и табаку и принялся с величайшим наслаждением покуривать голландскую трубочку, пуская в воздух клубы голубоватого дыма. Я уверен, что благосклонный читатель не может надивиться такому настроению мастера Вахта и не знает, чем объяснить такую изменчивость в человеке твердом и умном.
Дело в том, что мастер Вахт не приходил ровно ни к какому решению, а только пришел к убеждению, что бог не допустит его до ужасного несчастия увидеть свою возлюбленную дочь связанной брачными узами с адвокатом, то есть все равно что с самим сатаной.
«Случится что-нибудь, – думал он про себя, – должно же произойти что-нибудь такое, что послужит к устранению столь ужасного обстоятельства, и Ионатан, так или иначе, спасется от когтей дьявола; и, может быть, напрасно, прямо даже грешно и кощунственно, слабыми человеческими руками вмешиваться в это дело и пытаться остановить великое колесо судьбы».