Мастер снов

И вот перед нами оно, обещанное — «оставленное на потом» и написанное в последние годы. Не скрою, что читая книгу, я была радостно удивлена: ибо здесь гораздо более отчетливо и уверенно, чем в первой книге («Заветное желание») перед нами предстает автор сильный, яркий, переждавший все многолетние упреки в «излишней традиционности», «романтизме», «старомодности» и проч. — и оставшийся самим собой, более того — превратившийся в зрелого и уверенного в

себе поэта. Так и кажется, что все эти годы Миша Ромм скрывал под доброй улыбкой и напускной самокритичностью — бомбу. Пожалуй, такой бомбой может стать для читателей (особенно для тех, кто уже давно знаком с М. Роммом) его поэма, вошедшая в эту книгу. В ней необычно всё — от темы до изобретенной автором своей «роммовской» строфы, — форма которой, правда, не везде строго соблюдается, но даже это обстоятельство — еще одно проявление внутренней свободы автора. Для чего и для кого мы пишем? В чем смысл жизни?… — вот, пожалуй, главные вопросы, которые ставит перед нами М. Ромм и на которые сам же пытается ответить — при этом, как вы сами понимаете, наплевав на то, что кто-то когда-то уже неоднократно на эти вопросы отвечал. Последне обстоятельство и делает, на мой взгляд, простого стихотворца настоящим Поэтом. Цитировать наиболее удачные строчки, как это принято в предисловиях, пожалуй нет смысла: пришлось бы процитировать полкниги. Но всё же…

Мой грустный Пушкин — сказочный жираф. Хочу тебе я в слабости признаться: В моей стране я больше не король. Великий, научи меня смеяться, Или хотя бы рядом быть позволь. Позволь мне, недостойному, быть равным, На миг себя почувствовать тобой, Быть дерзким, гениальным, своенравным, Сразиться с этой чёрной пустотой! Э. Ракитская Жил старик со своею старухой У самого синего моря. Возрождение или разруха — Повторяется эта история. Говорит он: «Смотри-ка — корыто! Ну чего еще, милая, надо. В огороде кубышка зарыта, Почему ж ты всё жизни не рада?!» А она отвечает: «Скотина, Прекрати надо мной издеваться, Эта бедность, как паутина, Не хочу в нищете унижаться. Прекрати любоваться ты морем, А подумай-ка, сволочь, о детях!» Так поспорят, поспорят, поспорят… И старик возвращается к сети. Как же, Господи, хочется денег, Чтоб считать их, не сосчитать! А философ я или бездельник, Я и сам не могу понять.

21.08.04

Кружевные занавески Тронул ветерок. Переезды, перелески, Запад и Восток. Тот восток, где солнце гонит Из тайги туман. Строго голову наклонит Призывник — пацан. Солнце дремлет на подушке В комнате пустой. Две болтушки-хохотушки. Праздник. Выходной. Страх и подлость, кровь и слёзы, И со всех сторон Бьётся в воздухе морозном Струнный перезвон. Там — сзывают позывные Танки на парад. Здесь — очкарики смешные Слушают, сидят. Семиструнная гитара В опытных руках В новом веке, в мире старом На семи ветрах.

Июнь 2004

Да, был я молод, чист и злобен, И, в сущности, богоподобен, Но мне тогда пришлось понять — Порой приходится принять: Принять поклонников отсутствие, Принять насмешников присутствие. С тех пор прошло лет двадцать пять, И в жизни всё переменилось, И оказалось, и случилось, Что мне друзей не отыскать. Приходится принять опять: Принять поклонников присутствие, Принять насмешников отсутствие.

Май 2004

Слова, как живые, щекочут меня, То пенятся, то пузырятся; То колокольцами в небе звенят, То фыркнут и в нёбо вонзятся. Как будто я в этом потоке тону, Устало его разгребая, Как будто я камнем спускаюсь ко дну, Или к солнцу всплываю. И вижу уже, как поверхность рябит, Глазами ловлю отраженья, Но кончился воздух. Прохлада манит Продолжить мое погруженье. Запах отгоревшего бензина Впитывает утренний туман И сочится на сырые спины Торопливых, сонных горожан. В коконе из горечи и дыма Души, заключённые в чулан, Общей хворью связаны незримо, Точно пролетарии всех стран. Дружно ненавидя день вчерашний, Нервно поглощая бутерброд, Каждый за собой свой кокон тащит. А когда морока дня пройдёт, Полетит душа в эльфийской чаще Бабочкой, не знающей забот. Зеленоглазое счастье моё, Мне нравится взглядом следить, Как сосны стараются тело твоё В закатных лучах повторить. Следить, как ты, холодом окружена, Без плеска войдешь в облака. Гладь неба, что озером сохранена, Твоя разрушает рука. Последний луч солнца по кронам скользнёт, И вслед за тобою из леса Сгустившийся сумрак к огню приползёт, И хворост притащит принцесса. Ты где-то бродила еще полчаса, Не ясно, где руки, где сучья. Вот мусор лесной у тебя в волосах И нитка на куртке паучья. А после взовьётся голодный костер, И тени деревьев запляшут, И ветер в лесу зашумит, словно хор, Над маленьким логовом нашим. Вода в котелке затрепещет опять, И я говорю, засыпая, А может быть, только пытаюсь сказать: «Жена, поздновато для чая!» Где живет мастер снов? В недостроенных зданиях? В невозможных проектах или дерзких мечтах? В уверениях и обещаниях, В нерождённых словах? Почему он так щедр, раздавая сокровища: Бриллианты — для алчных скупцов. Для охотников — львы, для героев — чудовища, Толпы гурий — для глупых юнцов. Снится встреча влюблённым, свобода — преступнику, Снится домохозяйке, что пол подметён, Примирение — вероотступнику, А бессонному — сон!