Мастер своего дела (сборник)
Шрифт:
Маркер замолчал. Диккенс выжидающе смотрел на него.
— Мне нужен совет. Мнение, если хотите, потому что я не могу принять такое решение сам. Мне не позволяет… совесть, если можно так сказать. Джона Доу не существует. Все его документы настоящие на сто процентов, но при этом поддельные, потому что нигде не числятся. У нас есть два варианта: продолжать копать или замять это дело, соврав, что все документы реальные. Суть в том, что если копать, то это дело не будет закрыто, пока не выяснится личность Доу.
— Нам
— Нет, конечно.
Диккенс задумался. Маркер явно проверял его. Какой ответ был правильным? Можно последовать букве закона. Можно избежать проблем, ничего при этом серьезно не нарушив.
Маркер смотрел, чуть прищурив правое веко.
— Я бы сделал так, — сказал наконец Диккенс. — Сообщил бы, что Доу — это реальный человек и документы у него в порядке, чтобы не вызывать судебной и бюрократической тягомотины. А сам бы взялся за небольшое независимое расследование. Если оно даст результаты, никогда не поздно сообщить о ранее допущенной ошибке. Если не даст, то все останется в секрете.
— Здраво, — кивнул Маркер. — Так, наверное, и поступим. Дополнительное расследование будет поручено вам. Считайте, что это испытание.
В этот же день на автобус, следующий из Сиэтла в Олбани, сел невысокий человек с незапоминающимся лицом. Помимо водительских прав, при себе у него имелись карточка социального страхования и медицинская страховка, не вызывающие сомнений в их подлинности.
— Доброе утро, — сказал он своему соседу.
— Доброе утро, — ответил сосед, полный мужчина лет сорока. — Не боитесь?
— Чего? — человечек наклонил голову.
— Стать жертвой ограбления?
— Тут случаются ограбления?
— За последний месяц на 36-й дороге обчистили два автобуса. Говорят, даже жертвы были.
— Вы хотите меня напугать? — человечек улыбнулся.
— Да нет, что вы, — сказал толстяк. — Просто констатирую факт. Часто езжу этим маршрутом, так в последнее время даже опасаться стал. Представляете, вот живешь, живешь так, учишься, работаешь, а потом бух! — и погиб напрасно за какие-то сто долларов.
— Жертва не бывает напрасной, — ответил его собеседник. — Кстати, рад познакомиться. Меня зовут Джон Доу.
Екатерина Лесина.Знак Его любви
Суку возьму. Определенно суку, вон ту, с медово-желтой в мелких завитках шерсткой и подслеповатыми, только-только начавшими открываться глазами. Я ее еще в прошлый раз заприметил, а вот теперь уверился — если кого и брать, то ее. Свернулась в углу корзины и жует лапу, сосредоточенно так, целеустремленно. Иголочки усов подрагивают, из беззубой
— Ух ты какая. — Харм поднял желтую за загривок, та выпустила лапу и заворчала громче, отчетливее. — Свирепая… уверен?
— Уверен.
— Так это, может, погодь пока? Ну, с недельку-другую, а то ж малая еще, подохнет.
— Не подохнет.
— Ну, сам гляди, на вот, — сунул в руки и отвернулся.
Теплое круглое тельце ворочается в ладонях, трется мокрым носом о пальцы, повизгивает, пахнет молоком и свежим сеном.
— Ты тока это, — не выдержал Харм уже в воротах. — Сразу-то не клейми, а?
Не могу: обычай есть обычай.
Свеча. Горячие капли белого воска стекают на салфетку. Наливаясь жаром, белеет и перстень-печать, щенуха лежит рядом, водит из стороны в сторону лобастой головенкой, принюхивается. Секундная жалость, бесполезная и привычная — может, и вправду погодить следовало? — захват пальцами шеи, чтобы не крутилась, прикосновение железом, визг и вонь паленой шерсти.
Клеймо вышло ровным, аккуратным, и знак четко виден.
— Все уже, все, не визжи… заживет. Как же назвать-то тебя, а?
В этом году весна запаздывала; ждали и боялись, сами не зная, чего больше: того, что все ж задержится чересчур, или того, что нагрянет. Нагрянут.
Каждое утро Исхийя выходил во двор, щурился на солнце, прикладывая полированный глядельный камушек то к левому, то к правому глазу, тер знак на лбу, расчесывая его до красноты, вздыхал, дергал себя за куцую бороденку и мелом добавлял на щите черту. И торопливо, почти бегом, скрывался в доме: это чтобы людей не видеть и не слышать.
Запаздывала весна. Уже ден на пятнадцать как запаздывала. И сегодня небо было серо-войлочное, плотное, и солнышко-то не показывалось почти, зябко было. А Исхийя каждый день ходил и глядел на небо, Пастушьи ворота выискивая. Чего глядел? И так понятно — не дождутся они сегодня весны.
Может, завтра свезет?
— А в Мальчицах уже, — зашептала Барвиниха. — Седмицу как…
— Откуда знаешь? — Вячка передвинулся поближе, похлопал себя по бокам, попрыгал, согреваясь. Люди зашикали — всем холодно, не ему одному, а Исхийя сегодня что-то совсем уж завозился.
— Мне Алышка сказала. Намедни заходила, ихнюю ж девку за Курчана сватать хотели.
Вячка кивнул — ясное дело, хотели, деревня ведь большая, крепкая, за сорок дворов, а если с хуторами, то, считай, вдвое. В другой какой год за радость было бы пойти, но какая ж свадьба, когда весна запаздывает? А вдруг с Пастухом что случилось?
А Барвиниха прямо в ухо горячо зашептала:
— И взяли-то, взяли только Лутку-рыбака…
Одного? Редко так бывает, обычно двоих-троих, а тут… поневоле начинаешь думать, что скорей бы уже, и тягомотно становится ждать.