Мастера детектива. Выпуск 3
Шрифт:
— Эдмон Доссен.
— Другими словами, он старался прослыть се любовником, а на деле им не был, не так ли? Это, в сущности, входило в игру. Но был ли еще кто–нибудь влюблен, по–настоящему влюблен в Николь?
— Думаю, что Люска.
— Делал ли он вам соответствующие признания?
— Нет. Он вообще неразговорчив…
— Ваша шайка распалась оттого, что произошел несчастный случай и в доме лежал раненый? Детриво молчал, а Лурса добавил:
— А может быть, скорее из–за того, что у Николь появился настоящий любовник?
В
— Всё, господин председательствующий.
— Больше вопросов нет? Господин прокурор?
— Вопросов больше нет.
— Никто не возражает, если свидетель отправится в свой гарнизон? Благодарю вас.
Все заранее знали, что рано или поздно придется коснуться таких вопросов, но г–н председательствующий все–таки почувствовал, что его начинает лихорадить.
— Введите мадмуазель Николь Лурса… Прошу прощения, господин адвокат.
Вместо того, чтобы постараться стать как можно незаметнее, Лурса еще больше раздулся.
— Клянитесь говорить только правду, одну только правду. Подымите правую руку, скажите: клянусь. Вы заявили полиции, а потом на следствии, что вечером седьмого октября подсудимый находился в вашей спальне.
— Да, господин председательствующий. Николь смотрела на него любезно, просто, с великолепным самообладанием.
— Поднимались ли вы вдвоем навестить раненого?
— Нет, господин председательствующий. Я ходила к нему одна в десять часов, относила ужин.
— Следовательно, посещения Маню не были связаны с уходом за Большим Луи?
— Нет, господин председательствующий.
— Хорошо, на ответе не настаиваю. В этот вечер вы не ждали никого из ваших приятелей?
— Никого. Они уже несколько дней ко мне не приходили.
— И вам известно, почему не приходили?
— Потому что знали, что мы предпочитаем быть одни.
Присутствующие наблюдали за Лурса, пожалуй, еще с большим любопытством, чем за Николь, и Лурса внезапно захотелось им улыбнуться.
— В котором часу Эмиль ушел от вас?
— Около полуночи. Я настояла, чтобы он вернулся домой пораньше и лег спать, так как у него был усталый вид.
— И это вы называете рано ложиться?
— Обычно он уходил в два–три часа ночи. Рожиссар вертел в пальцах карандашик и разглядывал его с бесконечным интересом.
— Вы говорили о Большом Луи?
— Точно не припомню, но думаю, что нет.
— Когда Маню расставался с вами на пороге вашей спальни, он решил немедленно отправиться домой. Однако несколько минут спустя ваш отец видел, как он спускался с третьего этажа. Это верно?
— Совершенно верно.
— А что, по вашему предположению, Маню делал на третьем этаже?
— Он вам об этом сказал. Он услышал шум и пошел посмотреть.
Судья вполголоса спросил что–то у своих помощников. Все трое пожали плечами. Взгляд в сторону
— Спасибо. Можете быть свободны.
Николь слегка нагнула голову, как бы в поклоне, с самым непринужденным видом села рядом с отцом и тут же взялась за свои обязанности секретарши. Председательствующий кашлянул. Рожиссар чуть не сломал свой карандашик. В глубине зала снова произошло движение, хотя никто толком не знал, чем оно вызвано.
— Введите следующего свидетеля… Эдмон Доссен… Клянитесь… правду… правду… правую руку… к присяжным… Клянитесь… Здесь приложено медицинское свидетельство, удостоверяющее, что вы только что перенесли серьезную болезнь и что в связи с вашим состоянием вам прописан щадящий режим.
Эдмон действительно был бледен, как–то по–женски бледен. Он знал это. И играл на этом. Не испытывая ни малейших угрызений совести, он взглянул прямо в лицо Маню.
— Что вы знаете об этом деле? Повернитесь лицом к господам присяжным. Говорите громче.
— Пришлось вернуть все вещи, как в Эксе.
— Вы имеете в виду Экс–ле–Бен, где вы играли в ту же игру, назовем ее условно «в гангстеры», и где вы возвращали похищенные предметы?
— Их просто клали каждое утро у источника, и полиция их находила. В Мулене мы решили собрать сначала побольше трофеев. Главным образом потому, что в нашем распоряжении был целый этаж.
— В доме вашего дяди, не так ли? Как относился к вашему поведению подсудимый?
— Он все принимал всерьез. Я первый сказал остальным, что из–за него у нас будут неприятности.
Казалось, Лурса не слушает. Минутами он будто спал, скрестив на груди руки, опустив голову, и один из судей, не выдержав, толкнул председательствующего локтем.
— Как, по–вашему, был ли подсудимый напуган ходом событий?
— Он совсем с ума сходил. Особенно когда Большой Луи стал требовать денег.
— Вам известно, что он воровал эти деньги? Ответа на вопрос не последовало. Николь, порывшись в папках, вытащила какой–то листок и протянула отцу.
— Один вопрос, господин председательствующий. Не будете ли вы так добры спросить свидетеля, имел ли он отношения с девицей Пигасс, которую пока что безуспешно разыскивает полиция?
— Вы слышали вопрос? Отвечайте.
— Да… То есть…
— Много раз? — настаивал Лурса.
— Всего один.
Печка по–прежнему дымила. Стрелки медленно переползали по желтоватому циферблату часов, висевших у судей над головой.
И по–прежнему, как въедливое мурлыкание, все те же формулы, все те же слоги, повторенные десятки раз, уже потерявшие всякий смысл, ставшие простым припевом:
— Повернитесь к господам присяжным… Вопросов у защиты нет?
Лурса вздрогнул от неожиданности, так как думал совсем о другом. Думал о том, что его племянник Эдмон не доживет до старости, что ему осталось жить всего года два–три.