Мастера иллюзий. Как идеи превращают нас в рабов
Шрифт:
Другое возражение может касаться причин возникновения монастырей. С точки зрения концепций, построенных на жестком детерминизме — природно-географическом, социально-экономическом или структурно-функциональном, — появление монастырей выглядит как ответ на существующую в обществе необходимость. Какого рода эта необходимость, не так уж и важно: вспомним, например, уже упомянутое предположение Ле Гоффа об иноческих обителях как об устранителях маргиналов, потенциально опасных для общества, или о марксистской трактовке монастырей как элементов феодальной организации общества, — ход размышлений сторонников жесткого детерминизма социальных явлений в любом случае ведет к выводу: монастыри существовали не как «вещь в себе», не как самовоспроизводящиеся структуры, но как социальные институты, несущие общественно полезную нагрузку.
Этот взгляд верен, но лишь отчасти: спрос на социальный институт не рождает автоматически его предложения, особенно если речь идет о столь сложных структурах, как христианский монастырь. Можно говорить о том, что определенные природно-географические условия формируют предпосылки для возникновения государства,
При этом совершенно недоказуем тезис о том, что монастырь возникает в силу какой-то экономической или природно-географической специфики Европы. Монастырь — явление импортируемое: католические монахи несли его с собой на земли Нового Света; в дальнейшем основной приток во многие из новых монастырей обеспечивали именно местные жители. И напротив, никакая специфика климатических или экономических условий не позволила сохранить свои позиции христианским монастырям, процветавшим в Египте с III века н. э. по начало VII века, которые быстро утратили свое влияние, популярность и многочисленность после завоевания Египта арабами. При том что и фатимидские халифы, и их мусульманские подданные не считали зазорным перенимать у христиан многие элементы культуры — от наработок в геометрии и механике до особенностей архитектуры, — ислам отнюдь не воспринял структуры монастыря, и неприятие монастырской жизни в культуре мусульманских народов имеет объяснение, связанное с богословскими представлениями ислама, а вовсе не с социально-экономическими условиями тех стран, где эта религия распространилась.
Если принять, что монастырь был вызван к жизни какими-то глубинными историческими запросами, то какими запросами была вызвана к жизни скопческая секта? Если образ жизни в монастыре, как я уже говорил, был привлекательным в глазах крестьян, то изуверский обряд скопцов вызывал только ужас. Если в монастырь люди чаще всего уходили добровольно, то затащить в скопческую секту было задачей чрезвычайно трудной. Может быть, «исторические предпосылки» следует искать в большом числе одиноких мужчин вкупе с непросвещенностью, ведущей к обскурантизму и фанатизму? Но нигде в мире одинокие мужчины не создавали таких странных сообществ — хотя для многих, например, в мусульманских странах (в частности, в Средней Азии), вплоть до Новейшего времени значительная часть мужчин была обречена на одиночество в силу недостатка женщин из-за принятой там полигамии и невозможности содержать семью. Более того, в некоторых областях России, куда скопчество просто не было занесено, холостяки не кастрировали друг друга — значит ли это, что там не сложились «предпосылки» для самокастрации мужчин? Не остается никаких сомнений, что такие структуры, как монастырь или скопческая община, были вызваны к жизни именно культурным детерминизмом — они могли зародиться только в религиях, воспринимающих радикальную аскезу как эффективный путь познания Бога. И совсем недаром, как я покажу в следующей главе, квазипопуляции, подобные христианскому монастырю, получают широчайшее распространение именно в обществах, исповедующих христианство и буддизм — обе эти религии обесценивают земное существование: буддизм (особенно буддизм Тхеравады) рассматривает его как иллюзию, привязанность к которой мешает человеку достичь нирваны, христианство воспринимает как краткий миг, предшествующий вечной жизни. Именно такое отношение к жизни, навязываемое религией, и позволяет возникать монастырю как явлению.
Здесь наша аналогия с Новой Зеландией и ее тучными овцами вновь оказывается полезной. Есть исторические условия, потенциально допускающие те или иные формы социальной организации, но ни в коем случае не гарантирующие их непременного возникновения. Появление идеологии, распространение которой может породить ту или иную форму организации, — в определенном смысле случайность — как, вероятно, было случайностью решение Кондратия Селиванова пропагандировать оскопление как путь к нравственной чистоте или решение первых египетских анахоретов покинуть грешный мир и поселиться в пустыне (но, конечно, эти явления не являются действительно случайными, учитывая, что они в сильнейшей степени «запрограммированы» всем христианским учением, — и об этом мы поговорим в следующей главе). Однако сохранение этого «случайно» возникшего мемплекса — уже не случайность ни в каком смысле этого слова. Идеологии развиваются по дарвиновским законам, и аналогии с эволюцией жизни на планете можно было бы множить. У природы не было жесткой необходимости в заселении суши; однако само наличие континентов, хорошо приспособленных для существования живых организмов, привело к тому, что они начали переселяться на сушу. Это могло случиться на сотни миллионов лет раньше, а могло сотнями миллионов лет позже, переселенцы могли быть потомками рыб, а могли — и потомками моллюсков. Новые виды осваивают новые области «пространства дизайна», по выражению Д. Деннетта, если конкуренция в старых слишком велика.
Новые религии, сохраняющиеся только в том случае, если им удается выработать некие конкурентные преимущества перед старыми, опробуют новые формы организации своих адептов, заставляющие их распространять свой мемплекс более активно и в как можно более точной форме. И то, что монастырская структура возникла сразу в нескольких культурных традициях и продолжает существовать в некоторых из них уже более двух тысяч лет, на мой взгляд, говорит не о том, что она отвечает на некие универсальные социально-экономические запросы, но о том, что она оказалась оптимальной для воспроизводства порученной ей религии. Отдельные идеи внутри мемплекса, организующего монастырь, и отдельные элементы монастыря как социальной структуры оказываются как бы «подогнанными» друг под друга, образуя удивительно жизнеспособное культурное явление и одновременно социальную структуру.
Все квазипопуляции в человеческой истории обладают существенным сходством своей структуры и функций. Но как же могло возникнуть это сходство в рамках таких разных культурных традиций, как христианская и буддистская, манихейская и джайнистская, а также в столь различных сектантских течениях самого христианства, как, например, катаризм и скопчество? Постараюсь ответить на этот вопрос в следующей главе, где проанализирую конкретно-исторические ситуации возникновения монастыря в христианстве и буддизме.
Глава 4
Аскет и семьянин
Хорошо известно, что превращение христианства в мировую религию во многом объяснялось организационными успехами нового вероучения — церковь, представляющая собой мощную идеологическую и пропагандистскую машину, позволяла сохранять и распространять вверенную ей религию. Формирование христианской церкви историки XIX века считали закономерным и искали ее прототип в древнем мире, обращаясь к примерам культовых организаций Древнего Египта, римских жреческих коллегий, преемственности служителей древнегреческих святилищ и т. п. Однако при некоторой схожести христианской церкви с подобными «предшественницами» трудно отрицать, что между ними качественное различие: церковь отличается от всех них и куда большей централизацией, и политической самостоятельностью, и гораздо более отлаженным механизмом пропаганды своей идеологии. Египетское, вавилонское или древнеримское жречество трудно представить как без взаимной поддержки, которую оказывали друг другу жречество и светская власть, так и за пределами культурного региона, с которым была связана мифология их религии. Что касается христианской церкви, то ей удалось не только усилить влияние вопреки гонениям со стороны государства, но и распространиться по всей Европе в эпоху крайней нестабильности политических образований, когда ничто не могло гарантировать духовным лицам даже права на личную неприкосновенность.
В наши дни, когда историки уже свободны от эволюционистского фатализма в марксистском духе, становится ясно, что в действительности церковь не является структурой, которая должна была с необходимостью возникнуть на определенном этапе истории человечества, как не была она и институцией, чье существование вызвано потребностями окружающего общества. В Средние века церковь столь явственно предстает самодовлеющей и действующей в своих интересах силой, что ее сравнение с раковой опухолью, сделанное А. Тойнби, не кажется чрезмерным 1 . Почему же она возникла и существует до сих пор?
1
Toynbee A. J. A Study of History. L., 1934–1939. Vol. 2.
Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо понять, чем вызвано возникновение организованной религии как таковой. Вопрос этот отнюдь не прост. Историки часто говорят о том, что появление мощных жреческих организаций связано с формированием централизованного государства и его потребностью в религиозной легитимизации. В ряде случаев этот взгляд справедлив, и все же он далек от того, чтобы играть роль универсального правила. В разных обществах жречество занимало совершенно различное место: в одних оно играло роль особого сословия и политической силы, неразрывно связанной с государством (Египет, Вавилон), в других превращалось в лишенную иерархии замкнутую касту, существовавшую в условиях, когда недолговечные государственные образования появлялись и исчезали (Индия), в третьих выступало важнейшим фактором национально-политической интеграции, осуществляя административную и судебную функции (Иудея). При этом в целом ряде обществ жречества как обособленной группы не было вовсе: так, для жречества древнегреческих полисов был характерен «крайний непрофессионализм»: отправлять обряды мог любой гражданин, избираемый на жреческую должность народным собранием на определенный срок, или даже вовсе светский человек — должностное лицо, военачальник или глава семьи; в ханьском Китае религиозные обряды отправляли главы семей или чиновники; римские жрецы времен Республики избирались из патрициев на определенный срок. Таким образом, мы едва ли сможем выделить какие-то универсальные социальные, политические или экономические причины появления организованной религии: единственное, что объединяет все жреческие организации в истории, столь различные по своей роли и авторитету, — это, собственно, то, что они осуществляют отправление культа.