Мастера иллюзий. Как идеи превращают нас в рабов
Шрифт:
К финишу пришли не все
Одна из главных эволюционных задач мемов заключается в стремлении к точному воспроизводству; добиться этого многим из них, как я уже говорил, удается через сакрализацию информации, которую они несут. Чем больше культурной информации сакрализуется, тем больше мемов выживает и распространяется; таким образом, ситуация, когда культура полностью останавливается в развитии, представляет собой настоящий рай для мемов — ведь у них появляется шанс на бессмертие. Однако общество, культура которого перестала развиваться, может существовать только в неизменных условиях — а вот это уже невозможно, поскольку любое общество подвержено демографическим колебаниям, воздействию внешних политических и культурных факторов, время от времени переживает различные экономические процессы. Это означает, что у полностью застывшей цивилизации нет шансов на долгую жизнь, ибо изменение условий при отсутствии возможностей приспособиться к ним означает смерть носителей мемов, уже предвкушавших свое бессмертие. Чтобы выжить, общество должно создавать новые идейные парадигмы, наилучшим образом приспособленные к изменившимся условиям.
Провоцируя верующего на мистический и этический поиск, напоминая ему, что вероучение — это не столько буква, сколько дух, религии нового типа выработали неожиданный способ выживания. Путем проб и ошибок пытливые
Если в Средние века и Новое время приспособление религий к медленным и небольшим изменениям реалий жизни позволяло сохранять мемплекс христианства относительно целостным, то эпоха Новейшего времени стала для него настоящим вызовом: на карту было поставлено само его существование. В эпоху секуляризации умов религия должна была измениться радикально. Казалось бы, мемы, составляющие мемплекс, были обречены на гибель. Однако, в духе библейской притчи, зерно, упавшее в землю и погибшее, дало жизнь новым всходам: даже в середине — второй половине XX века, когда атеизм, казалось бы, имел во всем мире самые устойчивые позиции, многие из религиозных представлений глубоко проникли в общественное сознание, проявившись в идеологии New Age, уфологических мифах и т. п. В наши дни выживание отдельных религиозных мемов, похоже, обращает вспять сам процесс секуляризации — мировые религии возрождаются на наших глазах в самых фанатических изводах. Трудно сказать, сможет ли когда-нибудь наш вид освободиться от религии полностью — уж слишком привлекательные для нас формы ей удалось найти за много тысяч лет.
Вместо послесловия: как разбить идолов
Наши тела созданы нашими генами, и единственная наша биологическая задача (такая же, как и у других организмов) — просуществовать как можно дольше и размножаться как можно интенсивнее. Однако наше сознание, возникшее как инструмент для выполнения этой задачи — или даже как побочный эффект работы других инструментов, служащих той же цели, восстает против этого: нам страшно и неприятно думать, что мы рождаемся лишь для размножения. Нам необходим смысл жизни, нам нужно верить, что любовь, справедливость, долг, познание, служение обществу или что-то иное в том же духе делают нас отличными от остальных живых организмов. Вплоть до XX века человек разумный так и не мог осознать, для чего нас создала природа, — большую часть своей истории он не подозревал ни о существовании генов, ни о том, для чего он нужен этим маленьким инженерам его тела и мозга. Пытаясь постичь то странное место, где он оказался со своей способностью к самосознанию, стараясь понять, зачем он живет и что ему следует делать, человек создавал различные концепции — питательный бульон, в котором жили и размножались мемы — репликаторы, служащие собственным целям. Пользуясь тем, что человек не понимает своей биологической задачи, они научились создавать для него фантомы; многие из них стали настоящими мастерами иллюзий, конструирующими целые миры, имеющие крайне мало общего с той реальностью, где мы действительно живем, — они рассказывали ему о Царствии небесном, которое ждет его после смерти, о богах, вмешивающихся в его дела, чтобы помочь или наказать, о душе, которая переживает физическое тело и получает по заслугам в потустороннем мире. Эти красивые вымыслы посадили многих представителей рода человеческого на прочный крючок, заставляя их жертвовать всем, чего хотелось их телам и их мозгу.
К концу книги мы пришли с важным выводом относительно сущности религии, оказавшимся довольно неожиданным и для нас самих: религию невозможно рассматривать как сколько-нибудь единое явление, поскольку не существует ни единой причины появления религиозных идей и практик, ни единой «социальной функции», которая служила бы критерием их отбора обществом. Религиозные явления закрепляются в культуре по двум противоположным причинам: либо потому, что они по какой-то причине оказались полезны для человека, либо потому, что сумели принять привлекательную форму. А вот оказаться полезным либо привлекательным каждое из них может благодаря десяткам разнообразнейших причин. Стараться искать общие характерные черты религии, таким образом, в той же степени неблагодарная задача, что и пытаться найти какой-либо общий признак — кроме обладания массой — у всех падающих на землю предметов: те или иные религиозные явления существуют потому, что в мире действуют дарвиновские законы отбора; что прижилось, то прижилось.
Но в чем же тогда отличие религиозных мемов от любых других? Отличий нет — таков мой ответ. Последняя глава, которая заменяет послесловие в этой книге, не претендует на доказательство (в строгом смысле слова) этого факта: я лишь приведу несколько примеров, демонстрирующих, что многие другие мемплексы, сосуществующие с человеком на протяжении тысячелетий, ведут себя точно так же, как и религиозные, и преследуют те же цели.
Путь к долгой жизни: закрытость и неизменность
В начале книги я говорил о том, что человеческие сообщества в процессе эволюции выработали стремление к неизменности своих культур, поскольку для скверно оснащенного и плохо разбиравшегося в законах природы сообщества любые радикальные перемены в образе жизни в большинстве случаев кончались гибелью. Вплоть до ускорения темпов социально-экономического развития, которое началось в Западной Европе всего четыре с небольшим века назад и которое постепенно распространилось на весь мир, сообщества воспроизводили традиционные модели существования и менялись крайне медленно. На уровне общественных институтов этот консерватизм проявлялся в делении социума на информационные «капсулы»: профессиональное разделение труда, границы между социальными стратами, ограничения в передвижениях и сообщении из-за слабого развития транспорта и связи — все это вело к тому, что группы внутри общества, связанные территорией проживания, повседневным общением и экономическими отношениями, обособлялись и создавали собственную модель существования, собственную микроидеологию, которые передавались от отца к сыну. История человечества до самого недавнего времени — это история таких вот замкнутых сообществ (от столь крупных, как сословия, до более мелких — городских цехов, сельских общин и т. п.), обмен информацией между которыми был чрезвычайно ограничен. Эти
Рассуждая о закрытости религиозных общин, я до настоящего момента намеренно не упоминал, что в структуре традиционного общества такая закрытость не была чем-то удивительным. Индийские ашрамы не кажутся специфическими образованиями в общем контексте социальной стратификации древней и средневековой Индии, где представителям одних варн и джати зачастую было запрещено общаться с представителями других. Точно так же как брахман передавал секреты профессии своим сыновьям или ученикам, это делал и любой горшечник: и если отступление от принятых методов изготовления изделий считалось нежелательным, то смена ремесла, изменения в образе жизни и мировоззрении и вовсе выглядели грехом: «Лучше исполнять свои обязанности, хоть и несовершенно, чем исполнять чужие в совершенстве» 1 . Сельские общины были информационно замкнуты уже в силу своей географической обособленности, но даже в городах, где люди вынуждены вращаться в более широком кругу, они, как правило, тяготели к образованию тесных кружков соседей, друзей или единомышленников. Один из персонажей Платона говорит про греческие полисы: «В них заключены два враждебных между собой государства: одно — бедняков, другое — богачей; и в каждом из них опять-таки множество государств» 2 . Знаменитые античные филии или ремесленные коллегии обладали собственной идеологией и политической инициативой: в Риме, начиная с республиканской эпохи, коллегии часто выступали как своего рода тайные общества, с которыми безуспешно пытался бороться Цезарь, а вслед за ним Август. И хотя коллегии создавались, чтобы отстаивать экономические интересы их членов перед конкурентами и государственными чиновниками, у них есть множество черт, которые роднят их с религиозными общинами: у каждой были свои боги-покровители и связанные с ними обряды, в том числе ритуальная общая трапеза, где богатые и бедные сотрапезники называли друг друга братьями (нет никаких сомнений, что христиане заимствовали свой обряд у таких коллегий). Позже, в Средние века точно такой же, если не большей, закрытостью отличались ремесленные цехи, которые, как и античные коллегии, создавались ради экономических функций (цех выставлял стандарты качества для товаров), но со временем все больше приобретали характер «фабрик мемов», сохранявших поведенческие стереотипы: цеховые правила не только препятствовали отдельным мастерам производить товары лучшего качества и в большем количестве или продавать их дешевле, но и начинали воспроизводить определенное мировоззрение и мораль, прививая новым поколениям ремесленнических родов страх перед утратой привычного образа жизни: они четко регламентировали, какую одежду должны носить члены сообщества, сколько гостей должно быть на свадьбе, какие вещи следует иметь в доме. Как известно, цеховая система продолжала существовать еще века после того, как цехи потеряли свою эффективность: информационная закрытость сохраняла их структуру вопреки экономическим потребностям членов сообщества.
1
Бхагават-Гита. XVIII, 47.
2
Платон. Государство. Книга IV, 423.
Итак, материальные факторы — не единственная преграда на пути распространения новых стратегий поведения. Гораздо важнее сила традиции как таковая — но почему вплоть до Новейшего времени устои общества сплошь и рядом оказывались ультраконсервативными? Вот ответ, который кажется мне логичным: точно так же, как религиозным мемам невыгодно общение между собой представителей различных религий, мемам, составляющим культуру в целом, выгодна закрытость человеческих сообществ, осуществляющих их поддержку. Стабильность кастовой системы в Индии, существующей уже около трех тысяч лет, достигается прежде всего именно ограничением информационных контактов между различными джати и варнами — каждая из них имеет собственную идеологию и воспроизводит свой образ жизни. В том, что знать, подобно духовенству, всюду отгораживалась от общества при помощи особой идеологии и даже языка, обычно видят умысел самих ее представителей, желавших подчеркнуть свой особый статус, однако тут имеет место по крайней мере частичная подмена причины и следствия: элита и возникала именно там, где ей удавалось сформировать особую идеологию и превратиться в замкнутую группу.
При этом важно понять, что традиционная структура общества существует вовсе не потому, что образ жизни низших классов специально поддерживается высшими, которым это выгодно (как думали марксисты): напротив, проводниками модернизации чаще всего выступают именно представители высших классов (примеры аббата Сийеса и маркиза де Лафайета, Махатмы Ганди и императора Мэйдзи в истории подозрительно часты). Действительная причина — инерция мышления, которой низшие классы подвержены сильнее, чем высшие. Так, вплоть до Нового времени средние и низшие классы Европы осуждали стремление к обогащению, хотя оно позволяло им улучшить положение в обществе. «Середина, то есть то, что можно назвать высшею ступенью скромного существования… является для нас лучшим в мире, наиболее подходящим для человеческого счастья, избавленным как от нужды и лишений, физического труда и страданий, выпадающих на долю низших классов, так и от роскоши, честолюбия, чванства и зависти высших классов», — наставляет Робинзона Крузо отец, как огня боявшийся того, что сын станет богаче, чем он сам 3 . Мольеровский «Мещанин во дворянстве» — яркое подтверждение того, что мало кто может высмеять нуворишей столь же язвительно, как сами нувориши. Бедняки испытывали гордость за принадлежность к своему сословию и даже чувство превосходства над богатыми — это показывают многочисленные средневековые движения бедноты. В русском анекдоте старуха-жена декабриста, дожившая до Октябрьской революции, спрашивает внучку: «За что они борются?» — «Чтобы богатых не было, бабушка», — «А в наше время боролись, чтобы не было бедных». В этом анекдоте есть изрядная доля правды: многие движения бедноты (тайпины, вальденсы и пр.) запрещали своим участникам обладать собственностью. Марксисты ошибочно видели в этом признаки «утопического социализма», исследователи милленаристских движений, как я говорил ранее, вполне справедливо усматривали в них элементы лиминальности, однако не следует забывать, что речь прежде всего шла всего лишь о сохранении status quo — привычного для бедняков образа жизни, который они считали единственно достойным и возможным. Мир бедных и мир богатых дистанцировались друг от друга, стараясь обзавестись каждый своей идеологией.
3
Дефо Д. Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо. М.: Металлургия, 1982. С. 7.