Математик
Шрифт:
На той же неделе Роджер слетал в Вашингтон; апелляция родственников капрала Вордсворта была отклонена.
Время от времени пилот звонит Максу, зовет на пляж побегать или поучиться на серфинге. Роджер в черно-желтом гидрокостюме, похожий на лягушку, безнадежно ловит волну метрах в семидесяти от берега: вдруг вскочит вприсядку, побалансирует, сорвется. Замотанный волнами, замерзнув, он выбирается на пляж с доской, отстегивается от тросика, снимает гидрокостюм, осматривает ногу с синяком в пол-лодыжки, прыгает, вытряхивая воду из уха, и, чтобы согреться, вынимает из сумки бумеранг. Он ловко бросает его над головами прохожих, полированный эллипс рассекает ветер над пляжем. Он швыряет его раз за разом. Собаки срываются в преследование рогатой палки.
Раз за
У Роджера из глаз брызжут слезы, он размазывает кровь по лицу. Крови очень много, она хлещет – из небольшой совсем ранки.
Лицо постепенно превращается в собственный негатив.
Глава 10. Victoria
Рассуждая о том, куда подевалась – и подевалась ли? – математика из его мозга, Максим записывал наброски воображаемых диалогов с собеседником, которого условно называл World.
– Hello, World!
– Hi, there!
– Разве философии не пришел конец? Ведь даже теология нынче способна черпать смысл из математики и теоретической физики – настолько эти дисциплины стали фундаментальны.
– Мне нравится говорить о смысле в чистом виде, о чистоте его производства. Поверьте, в математике столько тайн, столько интересного, она так много говорит о человеке, о его сознании, что никакая философия с ней не сравнится.
– Обычно границей между мышлением машины и человека считается самосознание – способность воспринимать самого себя как существующего отдельно от мира. Но сейчас становится ясно, что самосознание – недостаточное условие для мышления. Мышление – это динамический процесс, который невозможно запрограммировать на кристалле. Скорее всего, работа мозга подобна эволюции иммунной системы. Мозг анализирует многочисленные внешние сигналы и создает новую информацию, а не только оперирует существующей.
Когда человек растет и развивается, связи между нейронами мозга образуются, перестраиваются, уничтожаются. В результате формируется гибкая адаптивная система, которая справляется с огромным числом постоянно возникающих задач. Следовательно, искусственный сверхмощный разум следует строить не на твердом кристалле, а на живой плоти, на разуме как таковом. Евгеника – детский лепет в сравнении с этой идеей. Так как эта идея выполнима. Возможно, верные чипы можно строить на ткани мозга, помещенной в живительную пробирочную среду.
– Вот это очень тонкий момент – смысл эволюционирует при определенной доле случайности выбора, совершаемого интеллектом. То есть динамика всегда требует подлинной случайности, которая принадлежит скорее озарению, чем вероятию.
– Иными словами, кристалл кремния должен заменить сам мозг. В принципе, глобальная сеть как раз и обеспечивает такую многопроцессорную систему, которая в качестве вычислительных звеньев естественным образом может использовать разум людей. Но для полноценной эффективности такой системы необходимо разработать корректный интерфейс взаимодействия – если не сразу на клеточном уровне, то пока что на макроуровне зонной карты мозговой активности.
– Еще раз. Человек – его сознание, его устремление к языку истины, к развитию и совершенству, или, напротив, иное – его метания, падения, ничтожество и бессмысленность, жестокость и безумие – всё это устремлено, обязано вектору целеполагания, хотя бы потому, что язык есть мера времени, а вечность всегда ближе к истине, чем что бы то ни было, по крайней мере как результат она ближе.
– Еще раз: человек – весь человек –
– Итак, если мы часть природного мира (как подсказывает наш клеточный состав), если одушевленное есть один из видов неодушевленного, тогда случайность присуща и веществу. «Сотворить» – и есть попытка вещества выразить себя. Нынче даже бактерии можно использовать как накопитель информации.
Японским ученым удалось вставить в геном распространенной почвенной бактерии Bacillus subtilisискусственную цепочку ДНК с информацией, кодирующей общую теорию относительности и дату ее открытия.
– Человек скукоживается, становится всё более вычислим, пригоден к фиксации. Всего через двадцать лет будет создано устройство, способное запечатлеть и сохранить каждое мгновение жизни человека.
– На смену мозгу спешат пчелы.
– Вообще, почему геном – не речь? В начале было слово, и слово это было – «геном». Слово постепенно становится сверхъобъектом современной науки. Не исключено, что лингвистика и философия языка в будущем станут началом новой великой теории языка, которая воспримет в себя и объединит все фундаментальные взаимодействия. Эта гипотеза только с виду выглядит фантастической. Мысль о теории языка как о долгожданной единой теории поля – то есть о теории, объединяющей все фундаментальные взаимодействия, – достаточно трезвая. Она, эта теория языка, должна наконец объединить живую и неживую материи, поместить их в структуру взаимного дополнения. Цепочка может замыкаться так, например. Законы природы – это грамматика, согласно которой происходят события физического мира. Сейчас (не только благодаря возникновению квантовых вычислений и работам Пенроуза) постепенно становится ясно, что законы Вселенной сильно зависят от законов разума. Кроме того, возможность разума предъявлять теории, описывающие и предсказывающие события реального мира, и есть доказательство существования Всевышнего, который сотворил наш разум по образу и подобию своему. Таким образом, происходит состыковка штудий и Витгенштейна, и Геделя – с законами физического мира. И вот если сюда добавить наш новый объект-слово – «геном-речь», то цепочка замыкается, потому что «законы речи», «грамматика генома» определяются физико-химическими процессами. Грамматика генома определяется на уровне фундаментальных взаимодействий, на основе которых идут внутриклеточные процессы. И в то же время геном устроен согласно законам речи. Вот она, смычка. Я давно думал, что Витгенштейн с его гипотетическими элементами – атомарными фактами относительно объектов мира, – вроде бы совершенно не относящимися к действительности, пытается сформулировать что-то справедливое. И теперь, кажется, становится ясно, что он оперирует внутри генома-речи. Хотя бы условно. Вот там, среди аминокислот, где-то и находятся элементарные объекты мира-речи. В общем, нам надо еще крепко подумать и получше все это сформулировать. Ибо это не слишком бессмысленно. Тщетные попытки достичь полного описания законов природы обязаны были подключить наконец законы живого, которое красиво исчерпывается своей квинтэссенцией – геномом-речью.
Максиму сложно было отличить Викину любовь к бабушке от ненависти.
Бабушка была безропотна, но одним только жестом могла остановить раскаленный словесный поток внучки, вызванный, скажем, неправильно приготовленными сырниками («Ты что, забыла, я не переношу изюм?») или тем, что бабушка сама сходила в супермаркет («Доктор запретил тебе таскаться по жаре!»).
Бабушка старалась тихонько оправдаться, но могла и ударить внучку по губам.
И тогда Вика замолкала, как будто только того и добивалась.