Математика любви
Шрифт:
– Теперь я уже должна умолять вас простить меня, – произнесла она.
– Нет! – Более я ничего не мог добавить.
– По крайней мере, я знаю вас слишком хорошо, чтобы опасаться, что вы сочтете меня тем, кем непременно сочли бы другие.
– Вы оказали мне великую честь, – сказал я. – Но я боюсь, что это мои… в общем, тени в моем прошлом, которые… вызвали у вас чувство жалости.
– Стивен! – негодующе воскликнула она, и только песок помешал мне услышать, как она топнула ногой. – Стивен, я люблю вас.
Теперь уже не тени, а уверенность и радость овладели мной,
– Я люблю вас.
Взгляд ее был столь же открытым и уверенным, как всегда, и это развеяло остатки моих сомнений. Меня охватила такая радость, ощущение такого чуда, что я мог бы удержаться от того, чтобы вновь не обнять ее, не более, чем воспрепятствовать восходу солнца.
Нас заставило прийти в себя только море, подобравшееся к самым нашим ногам. Люси засмеялась, глядя на волну прилива.
– Нас не отрежет от суши? Боюсь, что придется карабкаться на скалы.
Я по-прежнему держал ее за талию, а она обнимала меня за шею, и я ощутил дрожь, пробежавшую по ее телу, когда она представила себе последствия прилива. Мы начали подниматься на берег, чтобы избежать опасности промокнуть, и я попытался вспомнить, как же мы попали сюда. Но, увы, в тот момент я был настолько погружен в свои невеселые мысли, что не обратил внимания, имелись ли на скалах отметки уровня прилива и вообще, доходила ли до них вода.
– Я уверен, что если мы не станем более задерживаться и отправимся назад, то на песке окажемся в полной безопасности, – только и смог пробормотать я.
– С учетом того, что уже давно стемнело, нам следует поспешить в безопасное место, – поддержала она меня, и теперь уже настала моя очередь рассмеяться над явным сожалением, с которым она отозвалась об этой необходимой предосторожности. Она тоже расхохоталась, и наш общий восторг опять-таки нашел свое выражение в поцелуях. Она была со мной почти одного роста и, несмотря на ее изящество, я чувствовал скрытую в ней силу, а также и нетерпение, обуревавшее и меня самого.
Охватившая нас восторженная радость не успела обрести своего воплощения, когда прилив таки вынудил нас разомкнуть объятия, но я понял, что вмешательство сил природы отнюдь не умаляет испытываемого мною счастья. Люси обратила мое внимание на то, как прибрежные скалы нависают над бухтой, словно стремясь соединиться с морем, и я понял, что моя любовь к ней не зависит ни от близости, ни от обстоятельств, ни от счастливой фазы луны. Когда мы направились по берегу в обратную сторону, мне показалось вполне естественным обсуждать с ней геологические особенности образования скал, о которых она знала значительно больше меня. Это было столь же естественным, как и то, что я обнимал ее за талию, а она прижималась ко мне, как будто мы шли так в тысячный, а не в самый первый раз. Вполне естественным казалось мне и то, что я выражаю свою радость поцелуями.
Впрочем, несмотря на то что я буквально пребывал на седьмом небе от счастья, я вовремя расслышал вдалеке лай собаки и то, что какой-то мужчина свистом подозвал ее к себе. Я отпустил талию Люси. Она очень удивилась, даже когда поняла, что
– Не обращайте внимания, – сказала она, переплетя свои пальцы с моими. – В гостинице, когда мы туда вернемся, будет намного удобнее. И у нас впереди целая ночь.
– Что?
Последовала долгая пауза, а потом она пробормотала:
– Вы, наверное, думаете, что мне не следовало так говорить. Я не стал делать вид, будто не понял, что она имеет в виду.
– Да, наверное, не следовало. Хотя мне неприятна одна только мысль о том, что мы не должны говорить чего-либо друг другу. Несколько поцелуев на пляже, в темноте, это… в общем, вы ведь мне не поверите, если я скажу, что лишь уступил вам, верно? Но о том, о чем вы только что заговорили, нельзя даже и думать.
– Почему же нет?
– Потому что… Неужели я должен объяснять?
– Вы сами только что сказали, что мы должны доверять друг другу. И еще вы знаете, что меня невозможно шокировать.
Я ничего не ответил, потому что как и что мог я ей объяснить? Она отнюдь не была невежественной в отношении мира и созданий, его населявших; я видел, что ее невинность более фундаментальной природы, поскольку она говорила о ней лишь как о пренебрежении принятыми в обществе нормами и правилами поведения. Она не имела понятия о действительном характере того, что предлагала. В такой момент молодые люди признают не потерю невинности, а лишь утверждают свою мужскую сущность и мужское начало. Но я видел на примере Каталины, сестер, жен, любовниц моих друзей, Мерседес и каждой новой девушки, которых она брала под свое крыло, что для женщины утрата невинности не проходит бесследно. И не имеет значения, добровольно или по принуждению она с ней рассталась, с благословления Церкви или же без оного, в мирное время или среди ужасов войны.
Укрепившись таким образом в своем убеждении, я вынужден был признать, что моя оборона готова рухнуть под напором моего же желания. Я лишь крепче прижал ее к себе, и она с такой готовностью откликнулась на это, что будь я на десять лет моложе, то немедленно увлек бы ее на песок и искал бы удовлетворения наших желаний на этом же месте. Я осознал, что нам обоим повезло, ведь я был достаточно опытен, чтобы понимать, что пламя страсти трудно поддерживать на песке и камнях, на холодном ветру, в предвкушении наступления соленой воды. И эта мысль заставила меня рассмеяться.
Она взглянула на меня прищуренными глазами, а потом не удержалась и прыснула.
– Нет, я понимаю. Вы совершенно правы. Нам будет намного лучше в уютной и удобной кровати в гостинице.
– Нет! – заявил я, отстраняясь, поскольку ее близость оказывала разрушительное действие на мою решимость. – Я не стану этого делать. Вы не можете просить меня об этом.
– Я могу просить вас об этом, равно как и вы можете отказать мне в моей просьбе, – возразила она и протянула мне руку. – Любимый, не будем ссориться из-за этого.