Математика любви

Дарвин Эмма

Щелк. Вниз на рамку хлынул поток света из увеличителя, и спустя несколько секунд он взял в руки кусочек картона, загораживая свет, идущий из окошка. Руки его двигались осторожно, скупо и точно. Он слегка нахмурился, с головой уйдя в работу, и я уловила слабый запах его пота. Увеличитель снова щелкнул. Потом он добавил на таймере еще пять секунд, сложил ладони ковшиком, чтобы только узкий лучик света проходил у него между пальцами, рассеиваясь по лицу девушки на бумаге.

– Как ее звали? – спросила я. Снимок лежал в закрепителе, а мы стояли над ним и смотрели,

как жидкость накатывалась на него, словно морской прибой на берег.

– Откуда мне знать? По большей части мы этого не знаем и даже не спрашиваем. Ты просто стоишь и ждешь, а потом нажимаешь на пуск. Помню, я спросил у них, что слышно. А потом, когда все стихло, я отдал им все сигареты, что у меня еще оставались, и ушел. Мы почти никогда не заглядываем в будущее, стремясь узнать, что было дальше. Мы просто ловим момент. Кто она такая, не имело значения, главное, кем она была. Мы всегда шли дальше. У нас не было другого выхода. Вскоре это стало привычкой.

– Да, – сказала я. – Понимаю. – Я чувствовала, что он смотрит на меня. – Может быть, она уже умерла?

– Разумеется. Это же было самое начало гражданской войны. A las milicianas [29] не любила ни та, ни другая сторона. Но всякое могло быть. – Он вытащил снимок из закрепителя, подержал его мгновение на воздухе и сунул в промывку. – Война с обычными людьми не церемонится. Мы должны были рассказать о ней. По крайней мере, я мог сделать хотя бы это.

Я взглянула на него. У него был такой голос, словно он разговаривал отнюдь не со мной. И он больше ничего не добавил, просто стоял и смотрел на девушку, которая то исчезала, то вновь появлялась в струях воды. Мне показалось, что ему просто необходимо было сделать этот снимок – сфотографировать и отпечатать его, спустя много лет и много миль, и после этого, после всего того, что довелось повидать, ему больше нечего было сказать.

29

Ополченцев.

Когда время истекло, я, не дожидаясь напоминания, включила дневной свет и вернулась туда, где он стоял и смотрел в кювету. Там, где раньше был черный квадрат, теперь проступило окно, открывающееся внутрь, и сквозь нежную и шелковистую пленку воды я разглядела кувшин с вином и лицо старой женщины.

Я вернулась в Холл с двумя фунтовыми банкнотами в кармане и увидела на кухне Сесила. Он лежал на животе под столом и пытался сложить поленницу из веточек, укладывая их друг на друга.

– Привет, – воскликнул он сразу же, как только увидел меня, и вылез из-под стола.

– Во что ты играл?

– Я сжигал ведьму на костре.

– Уф! Послушай, у меня для тебя есть подарок.

– Какой?

– Пойдем посмотрим, – сказала я. – Он в моей комнате.

Я направилась к выходу из кухни, но не раньше, чем расслышала шлепанье его босых ног у себя за спиной. Из конторы донесся звук глухого удара,

потом хриплый и громкий голос Белль. Рей что-то отвечал ей почти шепотом. Внезапно Сесил оказался так близко, что я ощутила его теплое дыхание, но он ничего не сказал.

Мы поднялись ко мне в комнату, и я отдала ему альбом с акварельными рисунками, завернутый в бумагу. Он крутил пакет в руках и так и эдак, словно ему раньше никогда не приходилось видеть ничего подобного. И только когда от свертка отогнулся свободный конец, он догадался заглянуть внутрь, а потом поднял на меня глаза.

– Ну, давай же, доставай его, – сказала я.

Он вытащил альбом, внимательно осмотрел его и спросил:

– Что это?

– Это волшебная книга для рисования, – ответила я. Он, скорее всего, не умел читать. – Тебе нужна только вода.

Сесил открыл альбом.

– Он пустой.

– В этом все волшебство, – сказала я. – Тебе нужна одна только… Ох!

Естественно, крохоборы-производители не обзавелись привычкой вкладывать в альбом кисточку, а в магазине я как-то не подумала, что она мне понадобится.

– Может, пройдемся по классам и посмотрим, не осталась ли где-нибудь кисточка?

– Нет! – Он резко попятился, словно я собиралась утащить его в темный, непроходимый лес. – Мне не разрешают.

– Ага. – Я не знала, что сказать. – Тогда можешь взять одну из моих кисточек для макияжа. Сейчас мы ее вымоем, и готово.

Мы пошли в ванную, я вымыла кисточку и наполнила стакан водой из-под крана, а Сесил уселся на пол и провел полоску воды поперек страницы. На ней проступили неяркие цвета, как радуга после дождя.

Сесил подскочил, потом присел на корточки.

– Что это?

– Проведи еще несколько линий, и увидим. Только стряхни кисточку, чтобы с нее не капала вода.

На листе оказался кролик с корзинкой пасхальных яиц, на следующей странице вода высветила кораблик под парусами, а еще на одной проступил светло-розовый Дед Мороз.

– Я знаю его, – заявил Сесил. – Сюзанна рассказывала мне о нем. Он хороший.

– Что ты здесь делаешь? – прозвучал позади нас голос Белль. Я сразу поняла, что она пьяна. Мальчуган вскочил на ноги и перевернул стакан воды, а она схватила его за ухо, как делают матери. – Дрянной мальчишка, посмотри, что ты наделал! Немедленно убери за собой!

– Не беспокойтесь, я все сейчас уберу, – вмешалась я и подняла с пола альбом, чтобы его не намочило водой. Потом я бросила полотенце в маленькую лужицу воды.

– Ступай вниз! Ты плохой мальчик! – продолжала орать Белль. Я чувствовала, как от нее разит джином. Сесил съежился и отступил к двери, но не ушел.

– Это я привела его сюда, – сказала я. – Я купила ему подарок.

– Тебе не следовало тратить на него деньги, – заявила она дрожащим голосом, как если бы вдруг рассердилась на меня. – Он все равно испортит его.

– У него получается очень хорошо. Ему понравилось раскрашивать альбом.

– Дай-ка посмотреть, – заявила она, протягивая руку. Та была пурпурно-красной и тоже дрожала. Белль действительно была разгневана.