Математика любви
Шрифт:
– Вы совершенно правы. Если вы сочли меня шокированным, примите мои извинения. Не мне судить, что вам говорить и что нет.
– Полностью с вами согласна! Мне очень жаль, что я вышла из себя. Ну что, пойдем дальше?
Она спрыгнула с парапета раньше, чем я успел помочь ей, не обращая внимания на пыль, испачкавшую юбки. Я последовал за ней, обнаружив, что передышка уняла ноющую боль в ноге, и теперь я без труда успевал за мисс Дурвард.
В небесах погасли последние искры заката, и воздух стал заметно прохладнее. На городской стене нас обдувал вечерний бриз, и, поскольку проход был достаточно узким, я оказался в непосредственной близости от мисс Дурвард и заметил, что она дрожит. Я охотно предложил бы ей свое пальто, но поступить так сейчас, когда вокруг не бушевал ураган, значило
– Не освежиться ли нам? Кофейня внизу вполне приличное заведение, даже в такой час.
– Ваше предложение очень заманчиво, – согласилась она, поворачивая к ступеням, которые вели вниз. – Я только сообразила, что мы еще не пили чая сегодня.
– Здесь мы вполне наверстаем упущенное, хотя, боюсь, здешний чай не совсем такой, к какому вы привыкли дома. – Мы вошли в кофейню, и я предложил ей стул у столика в углу. – Но здесь подают и кофе. Или, быть может, вы предпочтете бокал вина?
– Бокал вина! Замечательно. Хетти делает вид, что вино ей не нравится, а Джордж, разумеется, вообще не пьет его.
– Теперь, когда я знаю это, мне кажется, он поступил весьма любезно, заказав для меня вино за обедом. Если бы я только знал, что вы присоединитесь ко мне, то принял бы его предложение с большей радостью.
Она одарила меня улыбкой.
– В следующий раз мы так и сделаем.
Появился официант, и я заказал графин красного вина. Как только он отошел к соседнему столику, чтобы обслужить других посетителей, мисс Дурвард достала альбом и принялась рисовать его. А он стоял и терпеливо ждал, когда же клиенты сделают выбор между коньяком и eau-de-vie. [33] Он был высок и очень молод, с характерными для фламандца светлыми волосами, выгоревшими на солнце почти до белизны, в то время как кожа у него загорела, как у фермера. Я обратил внимание на то, что моя гостья набрасывает его фигуру тонкими штрихами, в отличие от растушевки светлых и темных пятен, что имело место, когда она зарисовывала площадь дю Моннэ.
33
Водкой.
Я заговорил об этом, когда нам подали вино.
– Все зависит оттого, интересует вас игра света и теней или же сам субъект, – ответила мисс Дурвард. Она подняла бокал. – Давайте выпьем, скажем, за Брюссель!
– За Брюссель! – отозвался я, и мы выпили.
Она улыбнулась, потом вдруг прищурилась, глядя на что-то у меня за спиной. Я обернулся, чтобы проследить за ее взглядом. Официант вышел на крыльцо, подрезая фитиль одной из ламп, освещавших вход в cafe. [34] Когда я снова повернулся к столику, взгляд мисс Дурвард переместился на раскрытый альбом. Она схватила карандаш и быстро, несколькими штрихами, набросала залитый светом профиль официанта, его поднятые над головой руки, его поглощенность выполнением своих обязанностей. Затем она закрыла альбом и откинулась на спинку кресла, не промолвив ни слова, как если бы сам акт перенесения на бумагу того, что она увидела, был в этот момент самым важным.
34
Кафе.
Спустя какое-то время я поинтересовался:
– Успешной ли была ваша поездка в Стаффордшир? Они кивнула, и слова ручьем полились с ее губ:
– Действительно, она оказалась очень удачной. Нас приняли любезно и радушно. Мистер Веджвуд взял на себя труд оставить предприятия в Этрурии только ради того, чтобы продемонстрировать нам работы своего брата – «солнечные рисунки», как он их называет. Мы с отцом были в полном восторге, хотя разобрать что-либо на них оказалось не так-то просто. Отпечатки следует хранить в темноте, чтобы они не потемнели еще больше, и рассматривать только при свечах. Мистер Веджвуд объяснил, что его брат покрывал бумагу
– Похоже на то, как если бы кто-то поднял давно упавшее яблоко с земли, после которого на траве остается след.
– Да! И разумеется, если трава вновь, подобно бумаге, подвергается воздействию света, то она становится еще темнее. Вся разница в том, что солнечные картинки выполняются в течение нескольких минут, и они получаются такими точными! Мистер Веджвуд показал нам отпечаток виноградного листа. На нем была видна каждая прожилочка, как если бы я нарисовала его сама, и еще он был белым, разумеется, на темном фоне, похожим на гравировку по дереву. Моего отца интересовала, главным образом, точность изображения, поскольку он подумывает о механическом копировании подобных отпечатков посредством определенного процесса, но это было так красиво! Нам показали несколько отпечатков крылышек насекомых, сделанных с помощью солнечного микроскопа, так они получились большего размера, чем на самом деле. Я почти боялась, что они взлетят в воздух, если я вздохну посильнее. – Она сделала паузу, словно от одного только воспоминания об этом у нее перехватило дыхание.
– А миссис Гриншоу – миссис Барклай, следует сказать, – она сопровождала вас?
– Да, к тому времени Том чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы остаться с моей матерью, и Хетти пошло на пользу то, что она смогла развлечься. Впрочем, она все время проводила в гостиной в обществе миссис Веджвуд и ее дочерей. Она говорила, что они очаровательны, скромны и что с ними ей было очень легко. Но она сама может поведать вам значительно больше меня. – Она отпила маленький глоток вина. – Мой отец остался разочарован, потому что, несмотря на то что мистер Веджвуд пытался сделать копии отпечатков с помощью камеры-обскуры, со временем рисунок темнел и становился нечетким, размытым. Мой отец и мистер Веджвуд сошлись на том, что существующие трудности не позволяют в настоящее время говорить о сколько-нибудь прибыльном применении этого процесса.
Я вновь наполнил наши бокалы. Даже увлечение мисс Дурвард рисованием несло на себе отпечаток внутренней сосредоточенности; я еще никогда не видел ее столь оживленной, не считая часов, проведенных в страшном беспокойстве о Томе, и еще никогда она не рассуждала с такой страстью и даже горячностью.
– По словам его брата, Том Веджвуд пробовал использовать и хлористое серебро, которое сначала приобретало бледно-лиловый оттенок, а затем становилось фиолетовым в течение нескольких секунд даже в сумерках. Но наносить его довольно сложно, поскольку оно не растворяется в воде.
Грохот, донесшийся до нас из задней части кафе, означал, что официант начал переворачивать стулья на столики и что почти все посетители уже отправились по домам. Мисс Дурвард огляделась вокруг.
– Боже мой, должно быть, уже поздно!
– Вероятно, нам пора возвращаться.
– Полагаю, вы правы, – ответила она.
Я подозвал официанта и оплатил счет. Он проводил нас наружу и снова потянулся к лампам, на этот раз чтобы погасить их полностью. Я подумал о наброске, который сделала мисс Дурвард, и, судя по ее легкому кивку и улыбке, она подумала о том же. Потом она сказала:
– Самое необычное заключается в том, что мы смогли создать изображение чего-то реально существующего без постороннего вмешательства, безо всяких посредников, за исключением природных свойств солнца. Объект создает свой собственный образ. Мистер Веджвуд называет этот образ «подобием» – то есть точной копией. И внезапно он начинает жить собственной жизнью.
– Это похоже на привидение, – заметил я. – Объект… может быть давно утрачен, в другом времени. А его изображение продолжает жить, в другом месте…