Матери
Шрифт:
Надо было запереть чертову дверь на засов.
– Ты что здесь делаешь, Томми? – спросила она, стараясь сохранять спокойствие.
Но Томми не отвечал.
Как долго он пялился на нее, спящую, в темноте? И что увидел? Неужели решил воспользоваться темнотой и облапать ее?
– Ты напугал меня, – продолжила она. – Уже поздно, давай-ка возвращайся к себе и ложись спать.
Томми не шелохнулся: он словно не понял, что она ему сказала. Хейли почувствовала, как у нее по спине прокатились капли пота.
В напряженной тишине вдруг словно что-то лопнуло. И в следующее
Хейли в изумлении тут же оттолкнула его.
– Нет, да что с тобой? Ты больной, что ли?! – воскликнула она и влепила ему пощечину, но промахнулась.
Он вытаращился на нее в полном недоумении.
– Я думал, ты сама хотела, – проговорил он, понурив голову.
Хейли на мгновение оторопела. Хотела? Кого – его?
– Послушай, Томми, я очень сожалею, если тебе что-то там внушила, только это не так. Совсем не так. Шел бы ты лучше к себе, а то мне завтра рано вставать…
Словно не расслышав этих слов, Томми снова подошел к ней и крепко стиснул ее грудь. Хейли вскрикнула, тогда он с размаху хлестнул ее по лицу так, что она упала с постели и ударилась лбом о комод.
Ее голову пронзила боль, а тело задрожало так, словно его кто-то начал трясти.
Они смеялись. Он слышал это, хотя они прятались за стенами. Они смеялись, как в тот день, когда бросили его, полуголого, в школьном туалете.
Скоро и Хейли будет смеяться точно так же. Она ничем не лучше других девчонок. Она соблазнила его, а потом отвергла, и он опять оказался униженным.
Томми-девственник.
Только на этот раз он не даст себя провести. Пусть они навсегда заткнутся!
Хейли закричала что было сил. Томми ударил ее головой об пол. Потолок и стены комнаты закружились у нее перед глазами, будто она была пьяной. Хейли почувствовала его руки: он схватил ее и стал срывать с нее футболку и трусики. А потом ощутила теплое прикосновение его губ к животу и языка, оставлявшего на нем влажные следы.
Все, о чем он грезил, теперь было здесь, у него перед глазами. Прекрасно сложенное тело, с которым он мог делать все, что угодно. Теперь его никто не остановит. И уж тем более эта девчонка, которую он одним шлепком превратил в безвольную куклу.
Дичь попала к нему в логово. А он был охотник.
Обезумев от страсти, он ласкал ей бедра, чувствуя, что вот-вот достигнет оргазма, а потом сжал ей левую грудь и принялся лизать ее и кусать, будто желая запечатлеть на ней следы своих зубов.
Он прижался к ней грудью – плотно-плотно, чтобы между ними не осталось ни малейшего зазора. Томми чувствовал его совсем рядом: он подглядывал за ними из тьмы за дверью, подсказав ему перед тем, что и как нужно делать, а теперь вот принялся блуждать меж стен его дома…
Белые когтистые пальцы впивались в плоть, оставляя на ней кровоточащие борозды…
Хейли отбивалась, но он был такой тяжелый, что она даже не могла пошевелиться. Она вообще
Томми овладел ее телом и пронзил насквозь ее душу.
Быстро закончив свое грязное дело и тяжело дыша, он выпрямился, ощутив, как задувавший в окно еще теплый ветерок иссушает выступивший у него на коже пот. Его все еще возбужденный член был в крови.
Томми любовался ее телом, распластанным на ковре, и этим совершенным телом обладал он.
Он, и только он.
Затем Томми начал все сначала, и жестокость его уже не знала предела.
Хейли закрыла глаза и решила не открывать их, пока он не закончит, отдав ему лишь свою телесную оболочку, за которую у нее уже не осталось сил биться. Она представила, как высоко в небе сверкает солнце, ослепительное солнце, заливающее лучами все вокруг. А потом – разбушевавшийся океан, увлекающий ее своим течением в неоглядную бездонную синеву. Затем она представила, что стоит на поле для гольфа, как в детстве, и бьет по мячу снова и снова, отправляя его все выше и выше, и он взмывает в самое поднебесье.
Но сопевший ей в ухо Томми резко вернул ее к действительности, оказавшейся страшнее любого кошмара. А еще боль… Казалось, в нее вонзили нож, так ей было плохо, и кромсают нижнюю часть живота.
Но ей пришлось молчать. Она не издала ни единого возгласа.
Томми, точно зачарованный, смотрел, как его член входит в нее, а потом выходит, как под его натиском содрогаются ее бедра. И, прикрыв рот Хейли рукой, он задвигался еще быстрее.
Но перед самым оргазмом он с неимоверным усилием сдержал себя, решив растянуть удовольствие, чтобы оно длилось как можно дольше.
Целую вечность.
Будь у него под рукой нож, он не преминул бы пустить его в ход, заставив ее кричать.
Но она безнадежно молчала.
В последнее мгновение он отпрянул от Хейли и извергнул сперму ей на живот.
Потом погладил по лбу, убрав прилипшие к нему прядки, и лизнул в щеку.
Хейли лежала неподвижно, не смея открыть глаза.
Прошла не одна минута, прежде чем она поняла, что он ушел.
Но в комнате по-прежнему ощущалось его присутствие. Хейли все еще чувствовала запах Томми. Так пахла его кожа, и теперь этот запах исходил от ее собственной кожи.
По ее щеке скользнула струйка прохладного воздуха. Выйдя мало-помалу из ступора, она подошла к двери и заперла ее на ключ.
Какое-то время она стояла, не в силах отвести глаз от постели, и чувствовала, как по ее ногам струится что-то теплое. Не смея опустить глаза ниже, она молила, чтобы это была проникшая в нее ядовитая белая жижа, а не ее собственная кровь.
Хейли содрогнулась, подняла голову и через открытое окно всмотрелась в ночь; она осталась одна-одинешенька в бескрайнем мире, ставшем вдруг чужим и враждебным, ее пугал малейший шорох, поскольку ей казалось, что он опять предвещает жестокость; всю ее грудь пронзала боль – она билась в ней, подобно множеству крохотных злобных сердец.