Материнский инстинкт

Сумбурное смешение красок, грубые угловатые мазки, словно на картине художника-авангардиста постепенно обрели узнаваемые контуры, проступили очертания мебели, ещё через несколько секунд перед Яной предстала крохотная, узкая, словно шкаф комната. Двухкомфорочная плита, небольшой холодильник, складной столик с ярко-синей скатертью. Вроде уютно, но совершенно не обжито, словно воображение не удосужилось дорисовать детали, оставив комнату схематичной, как чертёж.

Яна поёжилась от сквозняка. Единственное окошко в комнате и дверь плотно закрыты, но ледяной ветерок ощутимо шевелит волосы на затылке. Сосредоточив взгляд на собственных руках, она пропустила момент, когда её

одиночество нарушило появление незнакомой женщины. Яна никогда не видела, откуда приходили гости, просто появлялись буквально из воздуха.

Лицо посетительницы как обычно размыто, словно смотришь на него через окно, занавешенное потоками дождя. Гостья сложила полные руки на животе, подбородок мелко подрагивал.

Яна решила поторопить её.

— Я хочу вам помочь.

— Она так одинока. Спаси её. Катя хочет покончить жизнь самоубийством.

Крупные слезы покатились по её щекам, падая стеклянными шариками на пол. Дзынь-дзынь-дзынь. Яна удивлённо проводила взглядом бусины и изумленно приоткрыла рот. Пол был прозрачным. Под ногами проплывали упитанные овальные облака, обласканные закатным солнцем. В каждом облаке угадывались черты старческих плачущих лиц. Женщина встряхнула головой, стараясь не обращать внимания на необычные детали обстановки и снова обратилась к гостье.

— Кто такая Катя? Ваша сестра, дочь? Как вас зовут?

— Дочка моя. Меня зовут Светлана Кулик. Катя живет в Юбилейном районе, по улице Западной, дом номер двадцать семь. Это первый подъезд. Район новостроек.

Едва женщина закончила предложение, как её силуэт начал растворяться, рассыпаться пеплом, словно уносимая ветром разноцветная пыль. Остался только протяжный писк от последнего слова: «Помогиииии».

Очертания кухни стирались, пол под ногами окончательно исчез, появилось чувство парения над пустотой. Постепенно ощущение тоски уплывало вслед за тающей комнатой. К коже приникло тёплое уютное одеяло, Яна последний раз проговорила фамилию, адрес будущей самоубийцы и проснулась.

1 глава

Автобус тронулся, выкидывая задремавших пассажиров из блаженной полудремы. Дождливое утро убаюкивало не хуже колыбельной, упорно создавая иллюзию приближающейся ночи. Демьян недовольно поморщился, когда его колени ткнулись в переднее кресло, книга выпала из рук. Девушка, стоящая рядом, и без того балансировала на одной ноге, опираясь на кресло, от резкого движения потеряла равновесие, острый каблук её сапога проткнул верхние страницы книги, нанизывая их, как шампур. В утренней толчее поднять пострадавший фолиант оказалось проблематично, девушка извивалась, принимая немыслимые позы, но рука безуспешно хватала воздух. Демьян наклонился, пальцы грубо обхватили её щиколотку и выдернули повреждённую книгу. Только потом он поднял взгляд.

— Доброе утро.

Девушка виновато улыбнулась.

— Извините. — Неискренняя улыбка портила её симпатичное лицо. Взгляд придирчиво обследовал собеседника с ног до головы и на секунду остановился на прозрачно-голубых глазах.

Опережая возмущение, готовое сорваться с губ, Демьян раздражённо пояснил:

— Даже не думайте отчитывать меня за то, что не уступил место. — Он слегка сдвинулся и показал тросточку. — К тому же, стоя, вы привлекли внимание трёх молодых людей ближе к двери, не помяли юбку и не порвали колготки.

Девушка молча отвернулась, демонстрируя то ли безразличие к мужчине, то ли округлую попку, туго обтянутую упомянутой шёлковой юбкой.

Демьян хмыкнул и закрыл испорченную книгу. На знакомство он и не рассчитывал. Во-первых, близкое общение с этой особой могло закончиться в тюрьме по статье «совращение несовершеннолетних», во-вторых, он прекрасно осознавал, что с первого взгляда мало кому понравится. Дело даже не в хромоте — это временное. До того как он вывихнул стопу, играя волейбол, он тоже не пользовался популярностью

у женщин. Высокий, худощавый, жилистый, как гончая, лицо удлинённое с острыми выдающимися скулами, не по-европейски узкие, слегка раскосые прозрачные глаза, большой рот с ярко-очерчёнными губами и совершенно не дружественное выражение лица. Единственное, что ему самому нравилось в собственной внешности — это зубы: ровные белые, один к одному. Но и это нельзя было отнести к скромным подаркам природы — благодарность заслужил старательный стоматолог. Демьян относился к тому типу мужчин, что до тридцати напоминают нескладных подростков, а потом за пару лет нагоняют свой возраст и приобретают породу, даже некоторую аристократичность. Кроме матери, его никто никогда не называл красивым, мягкое и приятное «симпатичный» подходило к его острой холодной внешности меньше всего. Не человек — а сплошные острые углы. Даже взгляд — колючий, недружелюбный. Пока Демьян молчал и не двигался, производил отталкивающее впечатление, но когда начинал говорить, странное отторжение постепенно утихало, а иногда и проходило вовсе. Низкий бархатный голос обволакивал и очаровывал, а странное узкое лицо оказывалось подвижным и богатым на мимику. Если же он улыбался, что происходило нечасто, то в улыбке участвовала вся голова, даже уши двигались.

Последнее время пробки Краснодара превращали удовольствие иметь собственный транспорт в сомнительную и обременительную роскошь. Многие горожане оставляли своих «скакунов» и пересаживались на общественный транспорт, предоставив право истерически сигналить и материться водителям автобусов. Добираться таким способом до института, где Демьян преподавал психологию, было удобней, чем на машине. Свою недорогую иномарку он отогнал в гараж родителей, пылиться в паре с мотоциклом, изгнанным туда же три года назад.

Бесцеремонно растолкав студентов и школьников, кое-где помогая прокладывать путь тросточкой, Демьян выбрался на остановку. До начала занятий оставалось около сорока минут. Хватит и кофе выпить и лекции пролистать.

Уже три месяца преподаватель психологии Мороз Демьян Владленович, известный ранее среди студентов как Дмитрий Валентинович, обзавёлся новой кличкой — доктор Хаус[1]. Прозвище не было обидным и подходило Демьяну, отражая не только временное увечье, но и характер. Он относился именно к тем преподавателям, которым не дают унизительные клички. Многие его не любили за жёсткость и бескомпромиссность, «купить» его экзамен ещё никто не смог, а тех, кто списал, он с лёгкостью вычислял. Репутация кровопийцы бежала впереди него и, как ни странно, помогала справляться даже с буйными первокурсниками. Байка о том, что один студент сдавал ему экзамен до самого утра, будто полностью поседел, а потом покончил жизнь самоубийством, была традиционной страшилкой. Как ни странно, но именно о таких педагогах, с прошествием времени выпускники отзываются с теплотой и уважением.

Демьян ожидал, что на кафедре будет не слишком многолюдно. Первая пара в расписании значилась только у четырёх преподавателей, двое из них, чаще всего приходили аккурат к звонку.

Демьян толкнул дверь и, мельком оглядев помещение, поздоровался:

— Доброе утро.

Двух преподавателей, всегда приходивших не менее чем за полчаса до занятий, он ожидал увидеть, а вот присутствие Карины, озадачило. Девушка всегда куда-то торопилась и всегда опаздывала. За неполный год, что она проработала в институте, только четыре раза приходила вовремя. Чаще её можно было заметить летящей по коридору на высоченных шпильках и с слегка растрёпанными волосами. Меньше всего Карина Нелейвода походила на педагога, скорее на студентку, причём далеко не отличницу. Она недавно окончила аспирантуру и всё никак не могла привыкнуть к новому статусу, одевалась вольно, игнорируя дресс-код, никак не могла найти способ заставить студентов учиться и не флиртовать с ней.