Материнский инстинкт

Манило Лина

— Мне нужно с тобой поговорить! — в панике сжала телефонную трубку так сильно, что та чуть не треснула, а костяшки пальцев побелели.

Я смахнула с лица тёмно-русую чёлку, которая мешала и дико нервировала. Снова почувствовала, как паника сжимает меня изнутри, а слёзы просятся наружу, обжигая веки, но я должна быть сильной — понимала, что по-другому просто сломаюсь. Окончательно и бесповоротно.

— Так говори. Я тебе мешаю разве?

Я не узнавала его голоса, такого чужого, словно не любил этот человек меня никогда. Даже показалось,

что ошиблась номером. Перепроверила, но лишь убедилась, что, похоже, доигралась.

— Я не могу говорить об этом по телефону! Мне нужно увидеть тебя, очень срочно, — частила, чтобы успеть сказать, убедить, если захочет бросить трубку. Надеялась, что смогу его убедить.

Готова ли была унижаться перед ним, умолять не бросать, остаться? Валяться в ногах, рыдать? Нет, но знала одно: будет очень больно, если он не вернётся в мою жизнь.

— Боишься прослушки? За тобой соответствующие органы охотятся? — невесело рассмеялся, чем-то шурша на заднем плане. Щелчок зажигалки, и я словно почувствовала аромат вишнёвого табака, что так любила. — Почему не можешь по телефону сказать?

— Просто не могу, ты не поймёшь. Приезжай, пожалуйста!

Рома хмыкнул, снова чем-то пошуршал и проговорил уставшим голосом:

— Если хочешь меня бросить, то лучше сейчас говорить, потому что если я приеду к тебе, то никуда больше не уеду. Хватит с меня твоих приступов и шизофрении. Поэтому решай, нужен я тебе или нет. Иначе давай сейчас расставим все точки над i.

— Я не собираюсь тебя бросать, — почти закричала, сама испугавшись своей реакции. — Зачем ты так? Приезжай, ты мне очень нужен. Пожалуйста?

— Я только одного не могу понять.

— Чего именно?

— Зачем ты так со мной? Почему опять кинула, даже на порог не пустила, — вздохнул, и сожаление острой иглой вошло в сердце. Я не могла его впустить, но как об этом сказать, как объяснить, чтоб он понял? Нет в мире тех слов, которые помогли бы мне выразить всё то, что скрывала так долго, всё то, что мучило. — Я тебе не мальчик, мне тридцать четыре и мне неприятно, что любимая женщина в который раз кидает через левое бедро. Или думаешь, лоха себе нашла?

— Рома, Ромочка, давай не будем. Я сама себя ненавижу, не добавляй ещё и ты, — сама не заметила, как слёзы горячими ручейками потекли по щекам. Я стирала их ладонью, растирала по коже влагу в тщетной попытке успокоиться, прекратить плакать.

— Ты там ревёшь, что ли? — насторожился Рома, когда до него донеслись мои всхлипы и звуки накатывающей волнами истерики.

— Приезжай, пожалуйста, — просила, чуть живая от волнений. — Мне без тебя плохо, больно. Я люблю тебя, понимаешь? Люблю, как никого до и никогда уже после. И если ты не приедешь, я не знаю, как буду жить дальше. Давай попытаемся начать всё с начала, забыв о прошлом, с чистого листа. Приедешь?

— Любишь? — хмыкнув, спросил, потому что, наверное, потерял веру в меня и в наше будущее. Я понимала его, слишком хорошо понимала, но так надеялась, что мои слёзы смогли

убедить его, что ещё не всё потеряно. — Никуда не уходи, я сейчас.

— Ты приедешь? — почти задохнулась от счастья, не веря, не смея надеяться. — Нам действительно нужно срочно увидеться.

— У тебя для меня сюрприз? — насторожился, потому что от меня ожидал, наверное, всего самого плохого.

— Да, он самый, — зажмурилась, представив его реакцию на ребёнка и испугавшись её. А если он мне не поверит? — Мне нужно тебя кое с кем познакомить.

— Так, если это любовник, то я спокойно переживу без встречи с ним.

— Нет, это не любовник, хоть и мужчина. В общем, приезжай. Я очень жду.

Положила трубку и приложила руку к груди, как будто этот жест смог бы унять бешено колотящееся сердце.

* * *

— Ну, и что у тебя стряслось?! — Рома стоял на пороге и теребил ключи от машины, пытаясь скрыть дрожь длинных пальцев.

За те пару дней, что мы не виделись, он осунулся, побледнел, а щетина, ещё чуть-чуть, и рисковала превратиться в такую модную нынче бороду.

— Мне нужно обсудить с тобой одну проблему, с которой сама никак не разберусь.

Рома заметил свернутый подгузник, который я несла выкидывать в мусорное ведро перед тем, как он позвонил, да так и не выбросила. По всему было видно: он силился понять, что это у меня такое в руке зажато.

— Что это? — указал пальцем и сморщился.

Запах и правда стоял ещё тот, хотя я почти перестала его замечать, настолько привыкла.

— Это пакет с героином, — ответила, пряча подгузник за спиной. — Очень нужная в хозяйстве вещь, между прочим.

— Ух ты! — засмеялся. — Повезло с невестой. Кто-то косметику впаривает за гроши, а она сразу по-крупному играет. Уважаю! Не женщина, а драгдиллер какой-то.

— Сам ты драгдиллер.

Я была так рада его видеть, что засмеялась от переполнявших эмоций и готова бала кинуться ему на шею. Но время пока не наступило. Мне нужно было в первую очередь выяснить, как он отнесётся к Саше, а уже потом в объятия его падать.

— И что же это тогда?

— Попробуй догадаться.

Рома с минуту смотрел на меня и в конце концов пожал плечами, не найдя ответа. Чтобы помочь ему разобраться с этой головоломкой, поднесла испачканный предмет гигиены практически к самому его носу.

— Фу! Чего воняет так? Сначала думал, что показалось, ан нет. Это подгузник, что ли?

— О, догадливый! — засмеялась его реакции. И хоть смех мой был по большей части истерический, наполненный страхо, но от него становилось хоть немного, но легче.

— Зачем он тебе? У тебя что, недержание? Энурез?

— Не знаю, у кого тут из нас энурез, но только точно не у меня. Это подгузник для новорожденного, разве не ясно? Я думала до этой минуты, что ты значительно умнее.

— Откуда у тебя новорожденный? — ошарашенный, сбитый с толку, Рома смотрел на меня широко распахнутыми глазами.