Материнство
Шрифт:
Первое, что я делала, придя из роддома с малышом на руках, — развертывала его и давала на руки детям, даже трехлетней дочке, к ужасу всех своих близких и своему тоже, но иначе, мне кажется, нельзя. По себе знаю, что это потрясающее ощущение — держать в руках теплый, мягкий, дышащий комочек, полностью зависящий от тебя. Ребенок плохо воспринимает теоретические положения, зато эмоции его даже ярче, чем у взрослого: почувствовать себя большим и сильным рядом с этой живой капелькой и полюбить ее за беспомощность — вот что дает такое прикосновение.
«Мама, посмотри, какая Ася умная, она перевернулась на животик». То один, то другой прибегали ко мне с подобными сообщениями. Согласиться и порадоваться поистине необыкновенным способностям — вот что я делала. Они заваливали ее своими игрушками, но навестила меня подруга и сразу пришла в ужас: «Немедленно уберите! Она еще ничего не понимает,
«Это не игрушка», — строго говорят мамы старшему, когда он пытается хоть как-то заняться маленьким: ведь обещали, что будет с кем играть. «Вот когда вырастет!» — опять обещает мама. Не успеешь оглянуться, он и вправду вырастет. «Поиграй с ним», — просит мама старшего, но тот тоже вырос, а играть с малышом так и не научился, его не пускали, вот он и говорит: «Не буду». А между тем такой живой чудесной куклы не купишь ни в одном магазине. Никогда мои дети по-настоящему не играли в куклы: поглядят, повосхищаются и бросят. Зачем? Берешь Ваню (или Маню, или Асю) — самого маленького — и начинаешь его одевать: «Ты моя деточка, гулять пойдем!» Ведут (везут, несут) его вокруг стола, потом раздевают: «Ты моя лапочка, кушать пора!» На полдня работы (или игры?), и все довольны: малыш — потому что с ним нянчатся, старшие — потому что их слушаются, мама — потому что дети попутно учатся пуговицы застегивать, и ботинки зашнуровывать, и терпению, и любви. Старший обижает младшего, но ведь младший ему мешает! Да, да, в споре двоих вообще редко бывает, чтобы был виноват один, а уж чтобы постоянно один и тот же, да еще старший, — этого вовсе быть не может. Вот малыш полез (с самыми лучшими намерениями) к старшему, а тот читает! Или порвет что-нибудь, или сломает, или просто кричит — мешает уроки делать.
Твердить старшему (но ведь все равно ребенку!): «Ты большой, ты должен то и обязан это!» — во-первых, бессмысленно, во-вторых, вредно, если мы всерьез хотели добиться любви между детьми. Это мы видим разницу в возрасте между пятилетним и двухлетним, и она кажется нам пропастью, а ребенок вовсе не воспринимает этот разрыв как совсем уж непреодолимый. Меня всегда поражало, что старшие дети (мои во всяком случае) разговаривали с младшими, как с равными, и никак не приспосабливались ни речью, ни темой к уровню малыша. Саня объяснял годовалой Мане разницу между какими-то марками тракторов (каюсь, я не способна воспроизвести его лекцию — она для меня слишком специальная) и восхищался тем, что она кивает головой, когда он спрашивает: «Ты понимаешь?» Но мог и всерьез обидеться, что она отвлеклась: «Ну почему она не слушает?» Никогда я не высмеивала эти беседы (хотя, бывает, просто умираешь со смеха), всегда поощряла, всегда старалась найти мирный выход из конфликта: «Она просто устала, ведь она маленькая, давай, как в школе, сделаем переменку, походи с ней по комнате, а потом она опять захочет слушать». У нас дома огромный стол с перекладиной крест-накрест внизу. Это исторический стол, его сделали в войну, когда я родилась, и мастер спросил у мамы: «Сколько гостей вы хотите пригласить на свадьбу вашей дочери?» Маме было очень смешно, потому что мне не было и 2 месяцев, какая там свадьба, но она сказала: «16 человек». Столько за столом и помещается, если его раздвинуть, конечно, но и нераздвинутый он большой. А главное, под ним очень удобно играть: получается дом, и есть где сидеть. Я сама все детство там играла, а сейчас мои дети делают дом, или корабль, или поезд, и, конечно, берут малыша: «Ты пассажир, сиди и смотри в окно». Всех этих радостей единственный ребенок лишен, а также их лишена его бедная мама. Он ходит за ней следом, тянет за юбку и ноет, а она отпихивает его. Не всякий родитель обладает подготовкой и склонностью быть массовиком-затейником, да и для массовых игр одного человека мало. Для детей всех возрастов игра — естественное состояние, им не надо ничего придумывать (само придумывается!), не надо переламывать себя, не надо откладывать более важное ради игры и тревожиться, что что-то недоделано. Если вы не научили сына или дочь находить прелесть в общении с крошечным ребенком, он и с подросшим не станет дружить. Когда к нам в гости приходят «однодетные» дети, они готовы и 4-летнего ребенка не принять в игру: «Не лезь, ты еще маленький». Ничего удивительного: они всю свою жизнь общались со взрослыми и именно так с ними, младшими, и разговаривали старшие.
Рождение второго ребенка — испытание на прочность семейных отношений. Растя первого, женщина чему-то научилась, ей проще ухаживать и легче понять маленького, а старший изменяется, взрослеет, он каждый день необыкновенный, небывалый, его трудно понять — опять трудно! Не раз слышала я: «Маленький такой хороший, ласковый, а этот — грубиян!», «Сын всегда таким был, помню, ему 2 года было, он сидит, еле-еле носок надевает, я ему: «Скорее!» — он не слышит», — жалуется мама на шестнадцатилетнего подростка. Сколько лет прошло, а она никак не забудет этот несчастный носок. «С дочкой младшей такого не было!» Ну, уж вот этому я не могу поверить: к счастью, никто не рождается с инстинктом быстрого надевания носков.
Родительские отчаянные просьбы: «Помогите!» — это зачастую «вершки», а сама «морковка», т. е. проблема, сидит глубоко в земле. Вот папа анализирует поведение дочки:
«У меня две дочери пяти и шести лет совершенно противоположных характеров. В последнее время шестилетняя Настя пристрастилась к обману родителей. Конкретно: мать просила купить молока в пакетах. Вернувшись из магазина, Настя заявила, что молока там нет, хотя в действительности молоко было. Деньги вернула назад.
Или еще. Я подъезжаю на машине, чтобы забрать Настю. Она играет с подружкой Ирой. Дочь просит, чтобы мы взяли и Иру. Я посылаю обеих к родителям Иры просить разрешения. Через некоторое время они спускаются по лестнице, и я слышу настойчивые уговоры дочери, чтобы Ира сказала мне, будто родители не против. Я понял: дома у Иры никого нет. Обе подходят ко мне, и Настя говорит, что папа Иры разрешил. Спросил у Иры. Девочка сказала мне правду, что дома никого нет.
Мы просто ошеломлены и не знаем, как поступить. Нужно что-то делать. Что? Как?»
Почему-то стоит стать родителем, как собственное детство напрочь забывается. Зато становятся необыкновенно яркими представления об идеальном детстве, об идеальном ребенке. И этот ребенок честен и правдив, смел и скромен. И буквально ошеломляет несоответствие своей живой дочери и ее придуманного прототипа. Девочка лжет! Нужно что-то делать! Действительно, нужно. Нужно спокойно сесть и проанализировать ситуацию и себя в этой ситуации. Знают ли дети пяти и шести лет, что вы считаете их характеры противоположными? Не заметили ли они, что характер младшей вам нравится больше — ведь в письме нет о ней ни слова и претензий к ней никаких нет, это же говорит о чем-то? Что если старшая боится выглядеть в ваших глазах еще хуже, если не выполнит вашего распоряжения? Можно сформулировать проще: что ей будет, если скажет правду? Видите ли, она же маленькая, она же не ради выгоды говорит неправду, какая же тут выгода? Значит, что-то ей мешает сказать все, как есть.
У меня дети ходят за газетами, надо спуститься на 1-й этаж. И одно время все рвалась идти за почтой шестилетняя Маруся. Приходит и говорит: «Нет газет». Я уж потом сообразила: она ящик не умеет открывать и не хочет в этом признаться, стоит и ждет, когда кто-нибудь ей поможет, а если никого не дождется, то возвращается, и, как вы бы сказали, лжет. Это не страшно, а естественно: человек хотел быть чуть лучше себя. Ведь мы, взрослые, тоже не очень-то любим признаваться в своей несостоятельности. Сейчас она научилась открывать и закрывать почтовый ящик, и проблема исчезла. Но зато и охота ходить за почтой пропала: ей стало неинтересно.
В магазине, куда ваша Настя пошла, она ведь не одна была: и покупатели, и продавцы, может, она что-то спутала, а на нее накричали, она и ушла, да боялась вам рассказать, а может, и не сумела. А то и так бывает: пошел мой сын в магазин и пропал. Ждала, ждала, пошла искать — а он сумку поставил, а сам гоняет в футбол. «Мамочка, я хотел только на минутку, один гол забить и заигрался». Ничего, это бывает, хотя, конечно, с точки зрения идеала ребенок должен идти по вашему поручению целенаправленно, по сторонам не глядеть, на глупости не отвлекаться — этакая двуногая лошадка в шорах.
Только он не может и не должен быть таким, ему интересно, и как машина снег очищает: «Давай, давай», и как голуби роются в помойке, а уж футбол! Это не глупости, это, если хотите по-научному, информация, а попросту — мир, в котором ему жить.
А уж если соврал «в пользу товарища», не стоит из-за этого скандал устраивать. Неужели так уж плохо, что хочется поехать кататься с подружкой? Конечно, хорошо. А вот что она вам не доверяет, сомневается, что вы поступите разумно — вот это плохо. И думаю, что она оказалась права: вы их не взяли, вам показалось неважным желание вашей дочери, раз вы не упомянули даже, кто же поехал. А ведь подружка сказала правду. Вот бы и сказать своей дочке, что правду говорить не страшно, что врать не нужно: раз нет родителей дома, то мы немножко покатаемся и вернемся, а им оставим записку. Ну, а если б они рассердились, вам бы пришлось взять всю ответственность на себя — ничего не поделаешь.