Матиас Шандор. Пятнадцатилетний капитан
Шрифт:
— Вот странно, мистер Дик! Динго не обнюхивает больше травы, как все эти дни. Видите, он держит нос по ветру, шерсть на нем взъерошена, он сильно возбужден. Можно подумать, что он учуял…
— Негоро, не правда ли? — подхватил Дик. Юноша охватил за руку старого негра и сделал ему знак говорить тише.
— Да, Негоро, мистер Дик. Мне кажется, он идет вслед за нами…
— Я и сам так думаю, Том. Вероятно, сейчас он совсем близко от нас.
— Но зачем он это делает? — спросил Том.
— Быть может, Негоро не знает местности, — ответил
— Либо что? — взволнованно спросил Том, глядя на Дика.
— Либо, напротив, он слишком хорошо знает местность, и тогда…
— Но как Негоро может знать эту страну? Ведь он никогда не бывал здесь!
— Никогда не бывал здесь?… — прошептал Дик. — Не знаю. Но одно совершенно бесспорно; Динго ведет себя так, как будто этот человек, которого он ненавидит, находится где-то рядом.
Он прервал свою речь и позвал собаку. Динго нехотя приблизился.
— Ату! — сказал Дик. — Негоро, Негоро, Динго! Ату его!
Собака яростно залаяла. Имя судового кока произвело на нее обычное впечатление, и она бросилась вперед, словно Негоро притаился за ближним кустарником.
Гаррис издали видел эту сцену. Он подошел к юноше.
— Что вы сказали Динго? — спросил он сквозь зубы.
— О, ничего особенного, — ответил шутливо старик Том. — Мы спрашивали у Динго, нет ли каких известий об одном нашем спутнике по кораблю, который куда-то запропастился.
— Ага, — сказал американец, — это тот португалец, судовой кок, о котором вы мне рассказывали?
— Да, — ответил Том. — Если судить по неистовому лаю Динго, этот человек должен быть где-то неподалеку.
— Как он мог добраться сюда? — спросил Гаррис. — Вы, кажется, говорили, что он никогда не бывал в Боливии?
— Если только он не скрыл этого от нас, — ответив Том.
— К чему бы он стал скрывать? — заметил Гаррис. — Впрочем, можно обыскать кустарник. Что, если бедняга нуждается в помощи? Что, если он попал в беду?…
— Нет, в этом нет нужды, — сказал Дик Сэнд. — Если Негоро сумел добраться сюда один, он может и выбрать отсюда без нашей помощи!
— Как хотите, — ответил Гаррис.
— Замолчи, Динго! — крикнул Дик Сэнд, чтобы прекратить неприятный разговор.
Второе наблюдение, которое сделал юноша, относилось к лошади американца.
По ее поведению незаметно было, что конюшня где-то близко. Лошадь не втягивала ноздрями воздуха, не ускоряла шага, не ржала — словом, ничем не проявляла нетерпения, свойственного лошадям, когда в конце долгого путешествия они чуют приближение отдыха. Лошадь Гарриса, которая много раз бывала в гациенде, шла по тропинке так равнодушно, как будто эта гациенда находилась еще за сотни миль.
«Нет, если судить по лошади, не видно еще конца нашему странствию!» — думал юноша.
Накануне Гаррис утверждал, что маленький отряд находится всего в шести милях от гациенды; к пяти часам пополудни из этих шести миль, несомненно, уже было пройдено не меньше четырех. Однако лошадь все еще не учуяла конюшни, да и ничто вокруг не выдавало близости такой большой плантации, как гациенда Сан-Феличе.
Даже миссис Уэлдон, всецело поглощенная заботами о своем ребенке, удивлялась тому, что местность по-прежнему кажется пустынной и необитаемой. Ни одного туземца, ни одного слуги из гациенды, которая была так близко! Не заблудился ли Гаррис? Миссис Уэлдон отогнала эту мысль: новая задержка грозила гибелью ее маленькому Джеку…
Гаррис, как и прежде, шел впереди отряда. Но он всматривался в темные глубины леса, поворачивал голову то вправо, то влево с таким видом, словно он не очень был уверен в себе и в дороге, по которой шел.
Миссис Уэлдон закрыла глаза, чтобы не видеть этого. За равниной, шириной в милю, снова показался лес, но не такой густой, как на западе; маленький отряд снова вступил под сень высоких деревьев.
В шесть часов вечера путники подошли к зарослям кустарников, сквозь которые, видимо недавно, прошло стадо каких-то крупных животных.
Дик Сэнд внимательно осмотрелся кругом.
На высоте, намного превышающей человеческий рост, ветви были обломаны. Трава на земле была примята, и местами на влажной почве виднелись следы больших ступней; такие следы не могли принадлежать ни ягуарам, ни кугуарам. Чьи же это ноги оставили такие следы? Может быть, тут проходил ленивец? И почему ветки обломаны так высоко?
Только слонам впору было проложить такую просеку в кустарнике и выбить такие огромные следы во влажной почве. Однако же слоны не водятся в Америке. Эти огромные животные не уроженцы Нового Света, и их никогда не пытались акклиматизировать там. Значит, догадку о том, что следы принадлежат слонам, нужно было отбросить как совершенно невероятную.
Дик Сэнд ни с кем не поделился мыслями, которые возникли у него при виде этих загадочных следов. Он даже не стал расспрашивать американца. Да и чего мог он ждать от человека, который пытался выдать жирафов за страусов? Гаррис придумал бы какое-нибудь фантастическое объяснение, но положение отряда от этого нисколько не изменилось бы.
Во всяком случае, Дик составил себе определенное мнение о Гаррисе. Он чувствовал, что это предатель. Дик дожидался только случая, чтобы сорвать с него маску, и все говорило юноше, что этот случай не заставит себя долго ждать.
Но какая тайная цель могла быть у Гарриса? Какую участь готовил он доверившимся ему людям?
Дик Сэнд продолжал считать себя ответственным за судьбу своих спутников. Больше чем когда бы то ни было на нем лежала забота о спасении всех, кого — крушение «Пилигрима» выбросило на этот берег. Только он один мог спасти своих товарищей по несчастью: эту молодую мать, ее маленького сына, негров, кузена Бенедикта. Но если юноша мог попытаться что-то сделать как моряк, будучи на борту корабля, то что мог он предпринять перед лицом опасностей, которые предвидел, но не в силах был предотвратить?