Матиас Шандор
Шрифт:
Некоторое время оба молчали, отдавшись воспоминаниям. Но вот доктор снова заговорил:
– Господин Петер, мы с вами унеслись в прошлое. Но вернёмся к настоящему, даже более того, я хочу поговорить с вами о будущем, – я кое-что имею в виду для вас.
– Я слушаю вас, доктор, – ответил Петер. – В своём письме вы дали мне понять, что речь идёт о моих интересах, быть может…
– Так оно и есть, господин Батори. Я знаю, как заботилась о вас ваша мать, когда вы были ребёнком, как она отдавала вам все свои силы, но мне известно также, что вы достойно пережили
– Мужчиной! – не без горечи повторил Петер Батори. – Мужчиной, который до сих пор не может прокормить себя, а тем более – отплатить матери за всё, что она сделала для него!
– Пусть так, – возразил доктор, – но ведь это не ваша вина. Я отлично знаю, как теперь трудно пробиться, – конкурентов множество, а мест так мало. Вы инженер?
– Да, доктор. У меня аттестат инженера, но я не хочу иметь дело с государственными учреждениями. Поэтому я старался устроиться при какой-нибудь промышленной фирме, но до сих пор не нашёл ничего подходящего – по крайней мере в Рагузе.
– А вне Рагузы?
– Вне… – повторил Петер Батори, замявшись.
– Да, в другом месте. Разве вы не по этому поводу ездили на днях в Зару?
– Действительно, мне говорили, что на одном металлургическом предприятии есть место…
– И что же?
– Мне его предложили.
– А вы отказались?
– Пришлось отказаться, потому что это связано с переездом в Герцеговину…
– В Герцеговину? Так, значит, госпожа Батори не может поехать туда вместе с вами?
– Матушка поехала бы со мною всюду, куда мне пришлось бы направиться.
– Так почему же вы не приняли это место? – настойчиво спросил доктор.
– Сударь, в настоящее время я не могу уехать из Рагузы по очень серьёзной причине, – ответил юноша.
Доктор заметил, что Петер смущается, отвечая ему ка последний вопрос. Когда юноша говорил о своём решении не покидать Рагузу – голос его заметно дрожал. Что же это за важная причина, по которой он отклоняет предложенную ему должность?
– Значит, неосуществим и тот план, который я хотел предложить вам, – продолжал доктор Антекирт.
– Он связан с отъездом из Рагузы?
– Да… в страну, где я провожу большие работы, руководство которыми я охотно поручил бы вам.
– Я весьма сожалею, сударь, но, поверьте, что такое решение я принял лишь…
– Верю, господин Петер, и сожалею об этом, быть может, даже больше, чем вы сами. Я был бы счастлив перенести на вас любовь, какую питал к вашему отцу.
Петер Батори молчал. В его душе происходила борьба; видно было, что ему очень тяжело. Доктор чувствовал, что юноша хотел бы высказаться, но не решается. Но вот какая-то непреодолимая сила повлекла Петера Батори к человеку, проявившему такое участие и к его матери и к нему самому.
– Доктор… доктор… – проговорил он в волнении, которого уже не пытался скрыть. – Пожалуйста, не думайте, что я отказываюсь из-за простой прихоти, из-за упрямства! Вы говорили со мною как друг Иштвана Батори!.. Вы всю эту дружбу хотите перенести на меня!.. Я тоже испытываю к вам
– Петер!.. Дитя моё! – воскликнул доктор, схватив руку юноши.
– Да, сударь! – продолжал Петер Батори. – И я признаюсь вам во всём! Я люблю девушку, которая живёт в этом городе!.. Между нами лежит бездна, отделяющая нищету от богатства!.. Но я не пожелал считаться с этой бездной, да и девушка, вероятно, пренебрегает ею. Хотя я вижу её редко – на улице или в окне, – для меня это такое счастье, от которого я не в силах отказаться… Мысль, что мне придётся уехать, и уехать надолго, сводит меня с ума!.. Доктор!.. Поймите меня… и простите, что я отказываюсь…
– Да, Петер, я понимаю вас, и мне нечего вам прощать! – ответил доктор Антекирт. – Вы хорошо сделали, что откровенно признались мне. Это обстоятельство все меняет… А ваша мать знает то, о чём вы мне сейчас рассказали?
– Я ещё ничего не говорил ей, сударь. Я не решался открыться ей потому, что она, приняв во внимание наше бедственное положение, вероятно, постаралась бы лишить меня всякой надежды!.. А может быть, она и сама догадывается и понимает, как мне тяжело!..
– Петер, вы мне доверились, и вы поступили правильно!.. Эта девушка богата?
– Очень богата! Очень! Слишком богата для меня!
– А она вас достойна?
– Если бы эта девушка была недостойна, разве я осмелился бы просить мать, чтобы она назвала её своей дочерью?
– В таком случае, Петер, – продолжал доктор, – быть может, пропасть не так уж глубока и её можно перейти.
– Сударь! Не смущайте меня несбыточной надеждой! – вскричал юноша.
– Несбыточной!
И в тоне, каким доктор Антекирт произнёс это, слово, звучала такая вера в свои силы, что Петер Батори как бы преобразился, почувствовав себя хозяином настоящего, хозяином будущего.
– Да, Петер, положитесь на меня!.. Когда сочтёте удобным – назовите мне имя этой девушки, и я приму меры…
– Зачем мне скрывать его от вас, доктор? – возразил Петер Батори. – Это мадемуазель Торонталь!
Чтобы сохранить спокойствие при звуке этого ненавистного имени, доктору пришлось сделать неимоверное усилие; словно бомба разорвалась возле него. На некоторое время – всего лишь на несколько секунд – он умолк и замер на месте.
Потом, скрывая волнение, он сказал:
– Хорошо, Петер! Дайте мне время все это обдумать, все взвесить…
– Позвольте откланяться, доктор, – ответил юноша, крепко пожимая ему руку, – разрешите мне поблагодарить вас, как я поблагодарил бы своего отца!
Петер Батори вышел из салона, поднялся на палубу, сел в лодку и, высадившись на пристани, направился в Рагузу.
Иностранка, поджидавшая его возвращения с "Саварены", опять пошла вслед за ним.
Петер Батори испытывал огромное облегчение. Наконец-то ему удалось излить душу! Нашёлся Друг, которому можно все сказать… Может быть, даже больше, чем другу! Какой блаженный день! Судьба не часто дарит такие дни!