Шрифт:
Глава I
Красив настоящий бурый медведь на утренней заре, могуч. И когда ловит лососей в горной речке, мышцы так и ходят под плотной гладкой шкурой, истинный хищник! Вечером же, в заплывающей туманом тайге, силуэт медведя на фоне заката – как знак качества, поставленный на эту местность самой природой. Примерно такие мысли привычно струились в сознании Медведя, когда он рассматривал свое отражение в зеркале, собираясь на работу. Его уже ждал умелый, но малоизвестный фотограф, с которым они вместе работали на главной смотровой площадке Города. Той, что так угрожающе нависает над рекой и даже кажется иногда опасной для домов, стоящих на другом, низком берегу. Опасения совершенно безосновательны, впрочем, поскольку основание площадки укреплено мощными бетонными столбами. Если вы потрудитесь пролезть через заросли плюща, обвивающие сооружение до самого гранитного парапета, то легко сможете их увидеть.
Медведь уже сильно опаздывал, но продолжал оглядывать себя со всех сторон. В этот день ожидался наплыв туристов, а значит стоило выглядеть поэффектнее. Он уже надел юбку Kenzo, имевшую откровенно восточный вид – с сиреневыми и фиолетовыми цветами на вишневом фоне. Многие выговаривали Медведю за юбки, считая такую манеру одеваться несколько вызывающей для животного мужского пола. Но получали в ответ решительную отповедь и демонстрацию последних модных каталогов. Из которых следовало, что юбка нынче стала допустимой и для мужчины. Как это повелось еще с давних времен – от римлян в туниках до шотландцев с их шерстяными килтами, что по сей день обнажают не менее шерстяные коренастые ноги. «Я обязан сохранять конкурентное преимущество!» – горячо доказывал Медведь сторонникам традиционного дресс-кода. – «Мой имидж делает меня уникальным в этом секторе рынка!» Спорить со знающим свое дело хищником было сложно и критики отступались.
Последним штрихом рабочего костюма стала цепь на шее – фотограф выводил за нее Медведя к публике, умело изображая при этом нечеловеческое усилие. Позолота на крупных стальных звеньях облупилась и замок плохо застегивался, но это придавало цепи некоторую винтажность и вовсе не портило общую картину. К тому же, Медведь всегда привыкал к вещам. И просто отдавал иногда аксессуар на полировку, не желая радикальных перемен. Уже перед самым выходом он подумал: а не стоит ли надеть темно-синюю соломенную шляпу с сиреневой лентой? Но сразу отказался от этой идеи. Юбка и без того была ярковата.
На смотровой площадке уже толпился народ. Туристы роились вокруг своих гидов, городские жители выгуливали обновки с распродаж и обменивались мнениями о погоде, дети вгрызались в сладкую вату.
– Вы взяли его из цирка или это дикий медведь? Он опасен? Он мог бы съесть человека? – допытывалась импозантная дама средних лет, только что сдавшая ребенка на фотографию. С ее отпрыском возился помощник фотографа, тщетно уговаривая не щипать Медведя, принять ненадолго вертикальное положение и не двигаться.
– Конечно, он опасен, – привычно взялся рекламировать свое хозяйство фотограф. – Однажды один-единственный медведь съел целую экспедицию, которая искала в тайге месторождение медного халцедона. Но не этот, – поправился он, усмотрев перемены в выражении лица любознательной дамы.
– Почему же он вот так просто у вас ходит?! Он должен сидеть в клетке! – и дама выхватила ребенка из расположения Медведя тем неуловимым цепким движением, на которое способна только опытная мать, вырастившая уже не одного квалифицированного хулигана.
– Он у нас под наркозом, – успокоил ее фотограф. – Мы прямо с утра даем хищнику оксибутират натрия и хватает на целый день. Посмотрите, какой он смирный!
Медведь послушно закатил глаза и отвесил губу, изобразив вялого одурманенного зомби. Хотя выглядело это так, будто он некстати вспомнил про свой ипотечный кредит.
Потом были еще празднично одетые пары с детьми и путеводителями, наглого вида юнцы с хихикающими одноклассницами, и еще иностранец в панаме, пытавшийся ткнуть в Медведя зонтом, чтобы проверить, не сидит ли внутри шкуры специально натренированный артист. Медведь нисколько не расстроился – такие подозрения укрепляли его уверенность в своем артистизме. Да и тычок зонтом не причинил вреда. Несмотря на физкультуру и обезжиренные продукты Медведь, как истинный представитель своего рода, имел внушительный слой подкожного жира. Каждую осень природа звала его наесться чего попало, окончательно разжиреть и впасть в спячку. И он терпел жестокие мучения, сопротивляясь инстинкту. А ведь природа – известная соблазнительница, не всякий человек может преодолеть ее козни. Так что уж говорить про Медведя, которому сохранение хорошей формы всегда казалось настоящим подвигом. Впрочем, выбора не было – зимняя спячка давно уже считается среди крупных хищников несовременным и простоватым досугом сродни боулингу или собиранию пивных этикеток. Да и рабочий график не позволил бы ему так себя разбаловать.
Утренние волны экскурсантов отхлынули к полудню и потянулись под зонтики уличных кафе. Медведь тоже решил подкрепиться, тем более, что из потенциальных клиентов вокруг слонялись лишь несколько пар молодоженов. А эти больше любят сниматься друг с другом, да еще с бронзовой чайкой, которой надо потереть под хвостом, чтобы семейная жизнь заладилась. Он развернул фольгу, где уютно лежал небольшой багет с разрезанным брюшком, которое было плотно нашпиговано сыром, ветчиной, влажными листьями салата и сразу выпадающими наружу, а потому бессмысленными оливками. Оторвав отбеленными клыками кусок резинистого деликатеса, Медведь принялся с энтузиазмом жевать, оглядывая знакомую до мелочей местность в поисках новых забавных персонажей. Мимо проезжали люди на роликах. Некоторые из них выделывали мудреные пируэты с участием бордюров и скамеек, при этом падали с гулким стуком, какой обычно производят пластиковые наколенники при столкновении с асфальтом. Провинциальные пенсионеры чинно шествовали в многослойных выходных одеждах, внуки их плелись рядом, глядя на обладателей роликов с жадной завистью. Несколько японских туристов, уже отснявших Медведя в самых невиданных ракурсах и масштабах, теперь занялись узорчатыми каменными башенками и медными шпилями замка, выстроенного в незапамятные времена основателем города. И запечатлели их так обильно и подробно, будто собирались чуть позже отправить сюда десант. А вдоль парапета выстроились лотки с сувенирами, за которыми скучали продавцы. Вялые на вид, они готовы были в любой миг взбодриться и наброситься на покупателя, чтобы очаровать несчастного и сбыть ему резную деревянную ложку, матрешку или вязанку сушеной паприки, неизвестно как затесавшуюся в ряд бестолковых вещиц. Вдоль лотков бродили туристы, которые время от времени выуживали из груды мелочей что-нибудь занятное – к примеру, плетеного веревочного оленя или фарфоровую копилку в виде желудя. И со смешками обсуждали добычу на своих непонятных языках. Впрочем, ясно было и без перевода, что олень уродился похожим на какого-то близкого или дальнего их родственника.
Кроме туристов около лотков ошивалась еще довольно крупная матрешка и настойчиво расспрашивала о чем-то продавцов. Медведь оглядел ее мельком, отметил крупный розовый кокошник, что рос у нее на голове на манер петушиного гребня, только поперек. И уж было забыл о ней, переведя взор на последний ломтик ветчины, притаившийся в глубине сэндвича, но матрешка снова привлекла его внимание. Она громко спорила с одним из торговцев, который отвечал все раздраженнее, а затем вдруг вышел из себя. Он истошно кричал на матрешку, при этом потрясал руками, подпрыгивал и метал дикие взоры, словно воробей, ненароком склевавший горсть кофейных зерен. После схватил охапку сувенирных матрешек со своего лотка и стал их открывать, а вернее, разрывать в ярости пополам: хлоп! – и деревянная кукла распадалась надвое, высыпая как икринки, более мелких – тех, что жили внутри. На скандал потянулись другие продавцы. Один из них о чем-то спрашивал матрешку, а та все качала головой и уже попятилась, явно собираясь убраться подальше, как еще один из толпы, крепкий мужик, даже детские рисунки которого наверняка пахли пивом и дрянными сигаретами, схватил ее и потащил куда-то за лотки. Матрешка истошно завизжала, пытаясь освободиться, но ей зажали рот, а еще несколько рук ухватили за бока, помогая пропихнуть в укромное место на неизвестную расправу. Этого Медведь, конечно, не мог стерпеть. В конце концов, смотровая площадка была его рабочим местом и любые беспорядки грозили, в том числе, его репутации.
Решительно выхватив мобильный, как шпагу из ножен, Медведь набрал номер полиции, прослушал несколько гудков и приступил к беседе.
– Городское полицейское управление, – сообщил твердый женский голос в трубке, – оператор 1304. Что у вас случилось?
– У нас тут похищают матрешку! – пожаловался Медведь.
– Кто похитители, сколько человек? – в трубке послышалось клацанье ноготков по клавиатуре.
– Продавцы сувениров на смотровой площадке. Человек шесть и еще подходят!
– Вы знаете их лично?
– К счастью, нет, – Медведь следил за тем, как матрешка выскользнула было из цепких рук продавцов и пустилась прочь. Но из-за лотков выскочил щуплый человечек с лицом смятой салфетки и ловко бросился ей в ноги, словно вратарь за мячом. Схватил за подол платья и уронил, сверху гурьбой посыпались остальные похитители и завозились – очевидно было, что матрешку чем-то связывают.
– Вы впервые пользуетесь услугами городской полиции или были нашим клиентом раньше? – клавиши на невидимой клавиатуре продолжали буйно стучать, будто обладательница голоса писала роман с продолжением. Из тех, где Жозе бросает страстный взор на Генриетту и сжимает ее дрожащую от волнения руку, а предатель дворецкий вонзает кинжал в спину Жана-Батиста, и тот падает навзничь, и кровавая пена пузырится на искривленных страданием устах его, но из последних сил он хрипло шепчет: «Нет, никогда, никогда она не будет твоею!»