Матрешка и Медведь
Шрифт:
– Ну вот, – удовлетворенно сказал доктор, осмотрев результат своих трудов, – теперь можно везти, – и, наклонившись к Матрешке, посуровел, – Как же вы так, а? Знаете же, что виски матрешкам нельзя! Вы о чем думали?
Кокошник на глазах спадал, покрывался морщинами и принимал бледно-розовый цвет. Лицо матрешкино тоже стало проявляться из-под отека и она гневно, но неразборчиво забурчала в ответ, еще хрипя и покашливая. Бармен устало вздохнул и поднял глаза к потолку.
– Молчите, молчите, потом расскажете, – отмахнулся врач. Ему не требовался ответ, поскольку и вопрос-то не был вопросом, а всего лишь укором, который не предполагал обмена мнениями. Да и не хватало еще врачу выслушивать мнение пациента. Они же, пациенты, известно каковы – спят и видят, как бы наесться репьев, засунуть
– Вы с ней? – спросил он Медведя, пока помощник раскладывал носилки. – Поедете в больницу?
– Да-да! – Медведь засуетился, порылся в глубоком кармане юбки, выудил оттуда кредитку и протянул бармену. Тот молниеносно скользнул карточкой через щель терминала, выдал чек, и Медведь зазвенел мелочью, выискивая что-то подобающее для чаевых. Но тут у Матрешки наконец прорезался голос.
– Не смей! Не смей ничего ему давать! – заголосила она. – Он меня пытался отравить, а ты ему чаевые?! Ты с ним заодно!
– Послушай, ну хватит, – зароптал Медведь, – никто тебя не собирался травить, это просто аллергия, ты же сама знаешь!
– Он мне подсунул виски и не сказал, не смей ему ничего давать! – продолжала верещать Матрешка. – Что вы мне укололи? Покажите ампулу! – переключилась она вдруг на медиков. Те уставились на нее с недоумением.
– Лекарство мы вам укололи, полезное, – сообщил врач и переглянулся с напарником.
– Покажите ампулу! – настаивала Матрешка. – Я имею право знать!
– Я вам потом ее покажу и даже подарю, хорошо? – с явным нетерпением предложил врач, – поехали в больницу, а? А то у нас еще дел по горло. Ложитесь на носилки, пожалуйста!
– Вы обязаны спрашивать мое согласие на лечение! – рявкнула Матрешка ему в лицо. – Показывайте ампулу!
– Мирослав, покажите ей ампулу, – устало приказал врач. Помощник с экзотичным для этих мест именем немедленно выудил первую попавшуюся ампулу, аккуратно поднес под нос Матрешке и дал прочитать.
– Все? Можем ехать? – предельно вежливо спросил врач, когда Матрешка, пошевелив сосредоточенно губами, сделала вид, будто название лекарства ей знакомо. И зачем-то посветил ей маленьким фонариком поочередно в оба глаза. – Да, можем, – ответил он сам себе и медики стали укладывать потерпевшую на носилки, пока она продолжала строго отчитывать Медведя.
– Никаких чаевых в этом месте, никогда! – громко декларировала она, будто выступала на митинге профсоюза скандалистов. – Они отравители! Я подам в суд, я всех там знаю, эту лавочку вообще прикроют!
Медведь огорченно глянул на бармена и пожал плечами, как бы говоря: «Ну вы же понимаете!» Тот приподнял брови и устало покачал головой, как бы говоря: «Ну что вы, не стоит беспокоиться, подавитесь своей мелочью».
Пока Матрешку несли к машине, она снова стала всхлипывать.
– Я же могла умереть, – причитала она тихонько, – Я же реально могла умереть! Ну как же так можно!
Глава II
Больница вынырнула из-за деревьев вся сразу. Не было никаких предисловий в виде предупреждающих надписей, лабораторных корпусов или скопища «скорых». Это все пряталось где-то в глубине, за главным зданием. Фасад же призван был настраивать посетителей на почтительный и даже благоговейный лад. Белая мраморная балюстрада, окаймлявшая крыльцо и просторную террасу, вполне сгодилась бы любому римскому цезарю, если бы тот вдруг пожелал произнести речь о побочных эффектах салицилата натрия. Фронтон над террасой был украшен мозаикой, которая изображала бога медицины Асклепия за работой. Одетый в тунику и растительный венок, он протягивал неряшливому старику с развевающейся бородой вполне современную пробирку и на нее же указывал пальцем. Старик принимал дар, странно скривившись, но под определенным углом в этой гримасе можно было опознать смесь изумления и восторга перед неминуемым исцелением. Также в сценке участвовала змея, которая удивленно смотрела в креманку, и еще аптекарские весы, одна чаша которых поднялась выше другой, хотя обе были совершенно пусты. Пока Матрешку укладывали на каталку и увозили в приемный покой, который скромно белел дверью с торца здания, Медведь невольно задержался перед этой композицией, впечатленный богатством палитры и остротой сюжета. Но вскоре его окликнула медсестра и он поспешил внутрь, оставив античного бога символизировать, а весы – взвешивать невидимый груз.
Войдя в коридор приемного покоя, Медведь зажмурился, а потом заморгал, пытаясь унять резь в глазах. Яркий свет от флюоресцентных ламп, которыми был густо нашпигован потолок, вытеснял из белых стен и белого же пола любой намек на тень и заставлял их ослепительно сиять прямо в глаза всем входящим. Среди потоков света в панике носилась одинокая муха, которая давно уже поняла, что угодила в переделку и тщетно пыталась найти выход. Жить ей оставалось до ближайшей дезинфеции. От коридора ответвлялись направо и налево небольшие кабинеты для осмотра тех пациентов, состояние которых не внушало опасений. Пока врачи задавали одним из них каверзные вопросы, накладывали повязки с химическим запахом и вносили в компьютер всю подноготную, другие ждали в коридоре, коротая время в живом общении. Человек с окровавленной рукой громко и подробно рассказывал всем, кого это могло заинтересовать, как он схватил на улице крысу, при этом последняя его укусила. Один излишне любопытный слушатель спросил, наконец: «А зачем вы схватили рукой крысу?» Рассказчик растерялся, умолк и погрузился в задумчивость. Рядом сидел пострадавший в аварии мотоциклист – его уже смазали мазями и перебинтовали, а теперь он ждал провожатого, чтобы отправиться в палату. Мотоциклист тоже начал рассказывать свою историю, но у него это получилось хуже – обработан и перебинтован он был почти целиком, включая рот и челюсть. За него стали говорить другие больные – они принялись обсуждать, не странен ли тот факт, что мотоциклист не сломал ни одной крупной кости, а отделался шлифовкой спины об асфальт, сотрясением мозга, ушибами, царапинами и ссадинами. Тот внимательно слушал дискуссию, шевеля иногда забинтованной рукой в знак несогласия.
Медсестра помахала Медведю из дальнего конца коридора, приглашая быстрее идти к ней. Он поспешно миновал забитый людьми коридор и оказался в главной смотровой комнате. Помещение это смахивало на офис, сотрудники которого в порыве энтузиазма решили поболеть прямо на рабочем месте. Просторный зал с неприятно низким потолком был уставлен каталками, друг от друга их отделяли невысокие пластиковые ширмы того же пронзительно белого цвета, что и стены в коридоре. К некоторым больным были подключены мониторы, рядом на хилых столиках лежали папки с медицинскими документами, которыми пациенты успели обзавестись за время путешествия на «скорой». Желтые стикеры с номерами палат, которыми врачи помечали каталки, доводили ощущение офиса до пугающей реалистичности.
Немного поплутав по лабиринту перегородок, Медведь заметил край ярко-брусничного платья, выбившегося из-под простыни и потопал в его сторону. Обогнув еше пару ширм, он увидел Матрешку целиком и открыл было рот, чтобы узнать о самочувствии, ободрить и рассказать пару случаев из жизни, когда все начиналось вот так же плохо, а закончилось более чем благополучно. Но та прижала палец к губам, замотала головой и вытаращила глаза, всеми силами призывая Медведя молчать и затаиться. И кивнула на соседнюю ширму. Медведь заглянул туда и встретил недобрый взгляд врача, который осматривал дородную даму с радикулитом. Из-за следующей ширмы доносились мужские голоса, они о чем-то спорили. Ничего подозрительного Медведь не заметил и вернулся назад. Цепь на шее звякнула, Матрешка вперила в него недобрый взгляд и снова прижала палец у губам.
В коридоре послышались шаги и отрывистые команды. Вскоре в дверях появился высокий сухопарый врач, толстые стекла его очков почти полностью скрывали близорукие маленькие глазки. Врач пошарил взглядом по залу, нашел брусничное платье Матрешки и двинулся напрямую к ней, задев попутно несколько ширм – одна из них при этом опрокинулась и соседи, которых она разделяла, с любопытством уставились друг на друга.
– Та-а-ак, что тут у нас, как дела? – громогласно вопросил врач, надвигаясь на Матрешку. Та нырнула под простыню и притворилась спящей. Врач тем временем на ходу пролистывал записи, разыскивая те из них, что касались Матрешки.