Матрос с 'Бремена' (сборник рассказов)
Шрифт:
– - Конечно,-- тихо подтвердила Бесси, медленно потягивая виски.-- И я верила тебе, каждому твоему слову.
– - И вот я стал семейным человеком,-- Моллой мрачно глядел в стакан, медленно разгоняя его содержимое,-- почтовым служащим. И это тот, кто в молодости обладал таким несокрушимым темпераментом!
– - Горечь прозвучала в его голосе.
– - Истина заключается в том,-- подхватила Бесси,-- что, независимо от того, семейный ты человек или несемейный,-- все равно стал бы почтовым служащим.
– - Это с твоей стороны горький
– - Ты якшался со всякими подонками.-- Бесси выпрямилась на стуле.-Самые для тебя подходящие друзья.
– - Нет, ты так со мной не разговаривай!
– - уже возмущался Моллой.-- Тем более в годовщину свадьбы! Нам бы радоваться, праздновать, веселиться...
– - Ну-ка, передай мне бутылку!
– - потребовала Бесси.
Моллой пододвинул к ней бутылку, и теперь она разлила виски по стаканам.
– - Ты был в молодости таким, что с тебя и на минуту глаз нельзя было спускать.
– - Как ты со мной разговариваешь, Бесси! Так нельзя...
– - Мэр города Нью-Йорка... Избранный женским электоратом.
– - Ты несправедлива ко мне, Бесси!
– - жалобно запротестовал Моллой, вытирая виски с подбородка.-- Несправедливая женщина! Винсент Моллой всегда хранил супружескую верность, все равно что отлитый в бронзе святой,-- все двадцать шесть лет семейной жизни. И вот вам, пожалуйста, награда! Да еще в день годовщины свадьбы. Господи, прости мою грешную душу!
– - Ну, так расскажи мне о Розе Бауэн,-- не унималась Бесси,-- о миссис Слоан, о жене Джона Галахера в двадцать втором году...
Моллой вдруг покраснел до корней редких волосков. Лысый его скальп тоже залился краской.
– - Ложь!
– - возопил он.-- Ты еще пожалеешь об этом! Я брошу тебе в лицо свое алиби! Обычные грязные сплетни богомольных баб! Все ложь!
– - Ну, тогда -- миссис Павловски. Ее ты тоже будешь отрицать? Когда я проводила лето одна в Нью-Джерси...-- Бесси дрожащей рукой поднесла к губам свой стакан и одним махом его опорожнила.-- Что, где твое алиби?
– - Только подумать!
– - забормотал Моллой со слезами на глазах.-- Вот сижу я здесь, перед тобой, сердце мое изнывает от любви к тебе после прожитых двадцати шести лет,-- сижу и распиваю с тобой бутылку самого лучшего виски, которую только можно купить за деньги! А ты мне рассказываешь свои непристойные байки... Неужели тебе не стыдно? Нет, тебе должно быть стыдно!
Помолчал, потягивая из стакана виски, затем, подавшись всем телом к столу, заговорил, призвав на помощь все свои способности к логическому убеждению, чтобы яснее донести до ее сознания свою точку зрения.
– - Почему же ты молчала в двадцать втором году? Почему ни словом не обмолвилась, когда вернулась из Нью-Джерси,
– - прогремел он.
– - Только ради детей,-- тихо ответила Бесси.-- Ради этих милых, невинных крошек, у которых такой непутевый отец.-- И заплакала, вытирая нос концом фартука.
– - Заткнись!
– - приказал ей Моллой.-- И больше не смей раскрывать рта, когда говорит твой муж!
– - Ах, милые мои детки!
– - При этой мысли она уронила голову на стол и еще пуще заревела.-- Эти чистые ангелочки с крылышками! Им приходилось жить в атмосфере, пропитанной похотью и развратом...
– - Это ты обо мне?!
– - заорал во все горло, не щадя голосовых связок, Моллой, угрожающе поднимаясь с места; шея его у воротника побагровела.-- Я спрашиваю: ты говоришь это обо мне?
– - У них, несчастных, отец и носа не казал в церковь со времен Первой мировой войны. Богоненавистник, неверующий -- великий грешник!
Моллой допил свое виски и снова сел, пребывая в какой-то неуверенности.
– - Ты старая женщина с острым язычком. Ты погубила всю мою жизнь. Так дай же мне прожить последние несколько лет спокойно, прошу тебя!
– - Какой же ты можешь подать пример своим детям? Чему ты можешь научить их? Да ничему, кроме дурного. Испорченный человек с головы до пят!
– - Бесси завывала, качаясь всем телом взад и вперед.-- Потешаешься над предписаниями Бога и человека, развращаешь умы молодых своими дикими, греховными мыслями!
– - Ну-ка, назови хотя бы одну мою дикую мысль!
– - орал Моллой.-- Хотя бы одну греховную, которую я внушаю своим детям! Приведи примеры!
– - Ты отвращаешь наших юных, чудных, самых дорогих созданий от Бога, ты учишь их презирать Его...
– - Да как ты смеешь обвинять меня в этом?!
– - взревел Моллой.-- Ты и эту вину взваливаешь на меня? Отвечай!
– - Он встал -- его сильно шатало.
– - Наша маленькая Катрин! Ее обманули, заставили любить отца...
– - "Обманули"? Предупреждаю тебя, злобная ты женщина, что не посмотрю, годовщина у нас сегодня или не годовщина...
– - Дорогую Катрин, самую красивую, самую симпатичную из всех! Ребенка, на которого я могу положиться в старости. Как она могла выйти за протестанта1?!
– - Бесси, утратив самообладание, горько плакала, все качаясь пышным телом взад и вперед.
Моллой стоял перед ней, утратив дар речи. Его все сильнее охватывал приступ гнева, он шевелил губами, пытаясь отыскать нужные, разящие наповал слова.
– - Ты что, считаешь, это я заставил ее выйти замуж за лютеранина? Говори, не таись, ты, пьяная бабка! Выходит, по-твоему, я бросил ее в объятия протестанта?
– - Да, ты!
– - закричала Бесси.-- Я не отказываюсь от своих слов! Ты всегда потешался, насмешничал над истинной верой! Ноги твоей не бывало в церкви! И обувь не снимал, когда к нам в дом приходил священник...