Матросы
Шрифт:
— Ксюша, ты успокойся… Слезы твои ни к чему. Ими делу не поможешь…
— Железные вы, — Ксюша оттолкнула ее. — Петр железный, и ты такая же…
Хмурый, сосредоточенный, действительно, железный, Петр собирался в дорогу. Ему помогала мать. Тоже крепко держалась.
— Телеграмма на комоде, прочитай, — Петр правильно понял безмолвный вопрос жены. — Мальчишка заснул. Мама его покормила. Ехать надо. Карпухин не такой товарищ, чтобы по пустякам беспокоить.
Подписанная Карпухиным «срочная» не оставляла никаких лазеек для сомнений:
«Связи тяжелым ранением Василия
— Звонили в райком из города, — добавил Петр, когда Маруся прочитала телеграмму, — еще троих вызывают из района.
— Старшин?
— Каких там старшин! Родителей. Матросских родителей.
— Не война же? — спросила Маруся.
— Служба на море, как на войне. Не приказчиком в потребиловке. Ушанку я не возьму, мама. Не зашивай ее, брось! Маруся, найди кепку. Кажется, в сундуке. Нет, нет, не фуражку, а кепку… До города на машине доеду. Камышев распорядился. А там — лётом до Симферополя. Оттуда рукой подать… Деньги взял. Из тех, что на шифоньер приготовили. Тысячу беру на всякий случай.
…На другой день Петр добрался до Севастополя. Попутный шофер сообщил ему новости, не отрываясь от баранки и ни разу не сбавляя скорости на самых крутых участках шоссе.
— Нет, нет, старшина. В который раз тебе говорю — «Истомин» цел и невредим. Кусочка клотика не откололо. Старика рвануло. Понимаешь? Мина. Залежалась, что ли, в грунте и вот нашла время. В два часа ночи…
— Брат на «Истомине» служит, — допытывался Петр, — если у «Истомина» куска от клотика не оторвало, тогда почему тяжелое ранение?
— Не знаю. Кореш твой все тебе расскажет. Когда это произошло, я был на горе Матюшенко. Ночевал там у одной зазнобушки… Гору тряхнуло. Думал, шандарахнули ракетой милитаристы. Еле в штанины ногами попал, выскочил, конечно, и со всем народом — к бухте. Равнодушных не было… Стоял еще на плаву, на бочках. Прожекторы его взяли в лапы, как на картинке стоил. А возле него барказы, катера, шлюпки. На спасение пришли…
— Ага! — наконец то догадался Петр. — Братишка тоже пошел на барказе…
— Вот и пришли к общему знаменателю… Вероятно, так… Я тебя доставлю поближе к пирсу. Говоришь, твой друг на Северной живет? На какой улице?.. Леваневского?.. Знаю. Прямо от пирса, от катерного, вверх. Там у меня приятель, вместе в десанте были, на Эльтигене. Про Сашку Довганя слыхал?
— Нет, не слыхал. — Петр думал о своем и заранее пытался представить себе размеры несчастья. Ясно: вначале, для полной информации, нужно добраться до Карпухина.. Его не будет, жена дома.
С нарастающим чувством гордости всматривался Петр в удивительно преобразившийся город. Будто на дрожжах, выросли кварталы, скверы… Сверкали провода, отшлифованные блоками троллейбусов. Журавлями поднимались строительные краны. Неувядающее царство Гаврилы Ивановича расширялось в границах, занимало высоту за высотой, распространялось и к Сапун-горе, и к Херсонесу. Не смог одолеть горы немецкий фельдмаршал, приходивший сюда со своим полумиллионным табором. Несколько строительных бригад, подобных чумаковской и хариохинской, оказались сильнее дивизий с тяжелыми пушками, притянутыми к севастопольскому обводу из Центральной Европы. Может быть, наступит время, когда инструменту каменщика станут петь больше песен, чем жезлу маршала, и рабочий фартук займет место в музеях наравне с клинками, винтовками и осколками снарядов.
— Гляди! — указал шофер, отрывая руку от рулевого управления.
На том месте, где обычно в своей грозной позе стоял корабль с тяжелыми стволами главных калибров, с ежовой порослью зениток-автоматов, с мачтами, усыпанными антеннами локаторов и радиошупальцами, виднелось высокое, грязное днище. Его теперь не нужно скоблить, красить, отдирать от киля водоросли и ракушки.
Черный буксир, небольшое судно, не выходившее за пределы бухт, густо дымил возле кормы, похожей на хвостовые плавники какого-то большого морского животного, приволоченного сюда для разделки туши. Барказы вокруг напоминали птиц, слетевшихся к добыче. Искрилось мертвое пламя автогенов.
— Вырезывают отдушины, — шофер намертво стиснул челюсти и после паузы продолжал: — Тут что было! Если бы только женский плач спрессовать в шашки, можно бы еще таких пять штук взорвать… Я тут приторможу, прыгай! Знаешь, куда к причалу? Да знаешь, конечно! Деньги убери, братишка. Прежде всего мы с тобой, насколько я тебя правильно понял, коллеги, — и как бывшие моряки, и как шоферня.
На переправе молча брали билеты, не спеша двигались по сходням, садились, устраивались на правом борту, чтобы лучше рассмотреть бухту. Не слышалось пустых разговоров. Издалека он заметил «Истомина» и не удивился изменениям на нем. В письмах Василия крылись доступные для понимания намеки.
Глядя в ту сторону, куда глядели все, Петр думал о ребятах, служивших на погибшем корабле. Кое-кого припоминал по фамилиям и именам, кое-кто возникал как в тумане, и не хотелось прояснять очертания — пусть такими и останутся. Кто-то из них жив, кого-то поглотило море…
Не дожидаясь, пока заведут швартовы, Архипенко выпрыгнул из катера, прошел по недавно отстроенному пирсу и, никого не расспрашивая, поднялся по расковырянному оврагу с незаконченной дорогой. Он легко отыскал улицу Леваневского и жилище Карпухина. Вилась тропка, промятая пешеходами по обочине спуска. Лесенка в четыре ступени кончалась площадкой с железными решетками, а калитка вела в огороженное диким камнем подворье, распланированное колышками для будущего сада. Судя по всему, на участке работали заботливые руки человека, «зараженного частнособственническими инстинктами», как выразился бы Латышев.
Старый штамбовый виноград с его шершавыми светло-коричневыми узлищами коренных стволов оплетал беседку и вход в домик под черепичной крышей. Закрытые наглухо ставни выкрашены шаровой краской, а водоразборная колонка и всякие мудрые возле нее приспособления взяты под стойкий кузбасский лак. Более веских характеристик хозяина-моряка не требовалось. Маленький мирок как-то не связывался с образом старого друга. Не замечалось в нем раньше хозяйственных способностей, не травил он себя скопидомством и не заглядывал далеко в будущее. Корабль терпел как необходимость, землю отрицал, не ожидая от нее ничего хорошего для себя. В Карпухине крепко жил разочарованный колхозник. И ныне, глядя на ухоженную за осень почву, на следы кропотливого труда хозяина — даже бассейн смастерил для поливки, — Петр с горьким чувством удовлетворения еще раз ощутил таинственную власть земли.