Матросы
Шрифт:
— Ты где была? — спросил наконец Петр, чувствуя, как воскресают в нем приглушенные воспоминания.
— В Морской библиотеке. Переписала абонементы моих покойных братьев…
— Зачем?
— Папа просил.
— Скучает. Абонементы целы, а людей нет…
О чем еще говорить? Где найти слова и какие?
Катюша замедлила шаги, тихо спросила, назвав Петра, как и прежде, Петей:
— О нас вспоминал?
— Память у человека — самый вредный агрегат.
Катюша понимающе кивнула, улыбнулась:
— Мы получили
— Слышал.
— Я вышла замуж.
— Тоже известно…
Ей хотелось еще сказать что-нибудь нехитрое, ласковое. Только хорошим могла она помянуть Петра. И опять не отыскала нужных слов — так глубоко размежевала их жизнь.
— До свидания, Петя, — проговорила Катюша и мягко добавила, уловив его теплый, участливый взгляд: — Спасибо тебе за все, что было…
Надо было броситься вслед, смирить дурацкий гонор, неладно же с ней. Но она шла слишком быстро и тут же скрылась в праздничной равнодушной толпе.
А тут привязались знакомые старшины, бродившие «черной тучей» в вечных поисках неведомых и прекрасных встреч.
— Петро, думаешь снова у той же стенки ошвартоваться?
— Хватит, ребята.
— Чего там хватит, браток. Вижу, скалистый грунт попался. Сколько на клюзе? — ерничал тот же старшина, отличник подготовки и большой забияка.
— Идите вы, ребята, — мирно попросил Петр, не ввязываясь в шутливый разговор. — Не до вас.
И отправился к Минной, дождался барказа.
Нудно поворачивался теперь к нему берег, а на корабле тоже не весна. Прежние закадычные друзья ушли со Ступниным, новыми обзаводиться уже не к чему. Скорее бы домой, в станицу, к тому, что дорого. Худо там будет или хорошо, пожалуй, не в этом главное. Главное — тепло близких сердец, быть вместе… Мерзлая палуба, сверкает какая-то медяшка, высоко поднимаются трубы и еще выше — мачты. «Пусть хоть до самого неба, а я хочу в хату, к кизячному дыму, без угрызений совести возвращаюсь от железа к соломе…»
Катюша взывала к Татьяне Михайловне:
— Почему я одна на скале? Мне холодно. Внизу подо мной — долина, сады цветут, травы, тепло. Он приносил мне цветы… даже зимой. Борис ни разу, ни одного подарка… Хотя бы единственную гвоздику или ветку мимозы…
Расквашенная оттепелью грязь причудливо застыла и подернулась седым налетом. В контору, спотыкаясь о кочки, шел Иван Хариохин в распахнутом нагольном полушубке. За ним старший брат.
— Пламенный привет адмперсоналу! — издалека выкрикнул Хариохин.
Катюша дрожала всем телом. Ей нелегко далась откровенность. Какие-то неясные предчувствия овладели ею и не давали покоя. Почему таким чужим был Борис? Почему она легко находила искорки понимания и доверия у других, хотя бы у того же Петра? А Борис… Ведь ее нельзя обмануть. И не слова ей нужны. Как часто они служат маскировкой!..
Что говорит ей Татьяна Михайловна? Возможно, она неправильно истолковала ее бред. Не нужен ей Петр, все далеко позади. Для нее более близок теперь даже не Петр, а Вадим. Какое милое письмо он прислал ей, как хорошо поздравил с… выбором мужа.
— Замужество изменяет все. Раньше ты имела право выбирать любого. Теперь ты не имеешь этого права. Замужество привязывает тебя к одному… Ищи в нем все…
— А если нет? — чуть не вскрикнула Катюша. — Если не найти?
— Если ты любишь, то найдешь. Другие постараются расхолаживать тебя, не слушай, не верь им…
Татьяна Михайловна слишком глубоко заглянула в тайники ее души, а их боялась сама Катюша. У нее как-то непривычно захолонуло сердце, будто в предчувствии неизбежной беды, безжалостно надвинувшейся неизвестно откуда. Тихо, еле шевеля побледневшими губами, Катюша прошептала, нет, выдохнула с большим трудом:
— Неужели только так?.. Не верить людям?.. И тогда найти счастье?
— Оно само не приходит, Катюша, — мягко убеждала Татьяна Михайловна. — Счастье создают сами люди. Брак. Что это? Ведь соединяются два чужих человека.
— Чужих? — Катюша вся напряглась, глаза ее расширились, на ее лице можно было прочитать невыносимую муку, словно только сейчас, в самом страшном смысле этого слова, явилось откровение.
— Да, чужих, — повторила Татьяна Михайловна, — кто же будет с этим спорить? Уверяю тебя, только после брака полностью раскрываются характеры, выясняются привычки, складываются отношения. Кто-то кому-то должен уступить, чего-то не заметить, где-то не пощадить своего самолюбия, в чем-то и переубедить себя, найти силы изменить своим привычкам ради спокойствия в браке… Мужчины обычно поступают грубее, мы не должны отвечать им тем же. Женщина обязана быть тоньше, идти на жертвы. Потом все окупится. Когда муж поймет это, он оценит…
— А если не оценит? — мучительно спросила Катюша.
— Бывает и так. Тут все зависит от характера, от качеств человека. Но все же главное — в женщине. Если она захочет, все наладится.
— Все? Не думаю… Не знаю… А если появится другая? Разве тут удержишь? Она тоже женщина и тоже сумеет найти в себе все, о чем вы говорите… Победить ее? Чем? Как? Уступить, не щадить своего самолюбия, переубеждать себя? Ради спокойствия в браке? — Катюша загорелась. Вся ее робость исчезла. Непримиримость, даже злость, вызванная незаслуженной обидой, поднялась в ней: — А вы знаете, что такое ревность?
— Знаю!
— Нет! У вас муж — другой человек. Я уверена, он никогда не давал повода для ревности.
Татьяна Михайловна покачала головой, улыбнулась каким-то своим мыслям.
— Ты ошибаешься, Катюша. Я ревновала. Зачастую глупо, без всяких поводов. Ревность ослепляет. Начинаешь дико жалеть себя, ненавидеть мужа. Все летит к черту, лишаешься способности рассуждать здраво. Если хочешь знать все до конца, я долго повозилась с собой, пока сама себя не обуздала.