Матросы
Шрифт:
Маруся учится в зубоврачебном техникуме, в каникулы комсомол дал ей нагрузку — она агитатор.
Сюда Маруся завернула не просто на огонек. У нее есть довольно важное дело, но сразу она не решается к нему приступить. Она только что побывала у агрегата Василия Архипенко, чтобы показать ему письмо от Петра, обещавшего скоро приехать в отпуск. У Василия не ладилось с комбайном, и это его занимало больше всех новостей. Срывалась ночная работа. «Техничка» МТС не могла
Вот почему Маруся приехала «агитировать» старейшего комбайнера. У него с Василием нелады. Задача осложнялась, не сразу заявишь о деле.
— Что же вам почитать? — Маруся наклонилась к огню. — Министр иностранных дел Англии выехал из Лондона…
Кривоцуп загасил окурок носком сапога:
— Подумаешь, событие. Мы тоже выехали косить…
— Мы другое дело, — степенно заметил Григорий.
— Про нас тоже писали…
— Не так писали. Между прочим писали…
— Не перебивай, Григорий. То, что ты знаешь, я давно забыл. Пускай агитатор ответит. Вот тот самый английский министр — он читал, что комбайнер Кривоцуп должен скосить и обмолотить тысячу сто гектаров?
— Вероятней всего, не читал, — сказала Маруся, — у каждого свои заботы и свои интересы, кто бы он ни был — министр или комбайнер…
— Интересы! — Кривоцуп отмахнулся от зудевшего комара. — Так ты и читай про наши интересы.
— Может быть, про Индию?
— Вот так всегда: хочешь про Фому, а тебе про Ерему. Скажи, в Индии комбайны есть?
— Комбайны?.. Не знаю, Ефим Максимович.
— И то хорошо, что призналась. Узнаешь, в другой раз расскажешь. А насчет охоты нету в газете?
— Есть о запрете лова рыбы в реках Кубани и Протоке. Насчет же птицы…
— Ладно уж, читай про рыбу. Что птица, что рыба!..
Забурлил чайник. Григорий бросил в кипяток щепотку чая, вынул из мешка хлеб, тарань и лук с жухлыми перьями.
Ефим Максимович слушал важно, лежа на спине, руки под затылок.
— «Для пропуска осетровых рыб на нерест, — читала Маруся, — и охраны на местах нереста устанавливается запрет на всякий лов рыбы: в реке Кубани от устьев Вербеного гирла и Казачьего ерика до Зайцева колена и в реке Протоке от Ачуевского заповедника до хутора Кара-Кубань по реке Протока до Верхних Раздер».
— Высоко запретили, — сказал Кривоцуп, не меняя позы. — Там у меня родичи живут… Куда выше Зайцева колена запретили?
— До Армавира.
— А дальше Армавира какая ловля? Там вода быка с ног свалит. — Кривоцуп никогда рыбной ловлей не увлекался и уважал только тех рыбаков, которые занимались этим делом так же серьезно, как он своим крестьянским трудом. — Совсем, выходит, нельзя ловить. Гуляй, рыба, подальше от ухи!
— Только по тридцать первое августа нельзя. Хотя днем разрешается лов частиковых пород ручными удочками.
— Удошникам разрешается. Они больше бутылки ловят в своих карманах! А перетяжками можно?
— Перетяжками запрещено. Ответственность по статье уголовного кодекса.
— Значит, уголовное дело. Из-за какого-нибудь копеечного пескаря за рублевую решетку? Готово у тебя, Григорий?
— Пожалуйста, все на столе.
Кривоцуп вынул из бокового кармана серебряные часы.
— Осмотр механизмов, заправку и смазку провели с тобой, Гришка, за пятьдесят минут. Какой агрегат выправили! А вот чайник из жести кипятили тридцать минут… Через полчаса придут сменщики, успеем до зорьки вздремнуть. Ну, а зараз давай таранку. Как ее, Маруся, по газете — частик?
— Садись с нами вечерять. — Григорий взял Марусю за полный прохладный локоток, сказал шепотом: — Мы его уговорим.
Григорий был посвящен в цель ее приезда.
— Хорошо, девчина, что ты ночью ездишь газеты читать, — днем-то никто тебя и слушать не будет. Днем косить надо, — сказал Кривоцуп.
— Днем у агитатора другие методы, — с достоинством ответила Маруся.
— Методы? — Кривоцуп усмехнулся. — Бывало, на Кубани ни газет не знали, ни методов, а хлеба гатили — не управлялись греки-ссыпщики принимать и пароходами отправлять из Новороссийска. А теперь газеты, комбайны, агитаторы, методы, а хлеба…
— Выходит, — перебил его Григорий, — работать надо лучше.
— А мы плохо работаем?
— Ефим Максимович, — шутливо взмолился Григорий, — разрешите мне от такого контрика отодвинуться?..
— Отодвигайся хоть на пять саженей, все едино зараза, — Кривоцуп повернулся к Марусе. — У нашего с о п е р н и к а, случайно, не была на своем лисапеде? У Васьки?
— Заезжала… Я хотела с вами… — обрадованно начала лепетать Маруся.
Кривоцуп, не дослушав ее, выбрал таранку, понюхал жабры, покрытые солонцеватым налетом, помял в руках. Таранка затрещала под его крепкими зубами.
— Я знаю Василия, когда он в пионеры еще поступал, а зараз он со мной вступил в соревнование… Вот тебе и методы. Вступай, кто тебе не велит, раз такой прыткий, но не срами других. Он же меня осрамил…
— Не мог он вас осрамить, Ефим Максимович. Василий к вам хорошо относится, ценит вас, — горячо вступилась Маруся. — Не знаю, когда это могло быть.