Матушки: Жены священников о жизни и о себе
Шрифт:
– В этот момент копейки считать стал отец Георгий?
– Это началось очень давно, еще Андрюша не родился. А когда родился, вообще не о чем стало говорить, я сижу дома, и мне выдаются суточные. Так и до сих пор.
– А как проходил ваш так называемый «культурный семейный досуг» после свадьбы?
– Это было очень смешно. Пока о детях речи не было, досуг был очень хороший: мы рано утром в субботу вставали и шли играть в Семеновские казармы в бадминтон, мы играли все лето – пока не образовался Андрюша. Утро начиналось замечательно, я никогда не чувствовала себя такой раскованной – чтобы я шла даже не в спортивных штанах, а в папиных рабочих брюках (ему выдавали на заводе), и в этих брюках, в футболке с ракеткой мы идем играть в бадминтон. Я сама себя не узнавала. Я была на верху блаженства. Потом
– Как вы скажете про себя: вы изменились, став замужней женщиной?
– Меня семейная жизнь научила тому, что любая замужняя женщина понимает – в ее жизни слово «хочу» почти не существует, существует только одно слово – «надо». В этом я все больше и больше утверждаюсь. Если раньше это было на уровне наследственном, то сейчас это стало осознанно. Но мне было легко, я была уверена – меня поймут, мне не надо добиваться каких-то вещей. Подчиненное положение для меня естественно, я не могу сказать, что это мне очень нравится, по-другому я себя не вижу, по-другому я не умею. В этом все дело. Я не умею настаивать на своем, когда я это делаю, результаты бывают плачевны. Я давно от этого отказалась.
– Были жеу вас семейные кризисы?
– Мне нечего рассказать, у нас ничего не было. Самые легкие, самые беззаботные годы у нас были до 2000 года, потом наступил более тяжелый период, связано было это с Академией, это не могло не отразиться на жизни, плюс мы уже сорокалетние, а это усталость.
– Когда отца Георгия рукополагали, какие у вас были чувства?
– У меня было чувство такое – начинается новый этап жизни и во мне что-то должно измениться, я еще не знала как, но должно. Мне было легко, когда его рукополагали в диакона, на Благовещение 7 апреля 1988 года, а у меня через две недели Маша родилась, я могла первый год спрятаться за Машу, за грудного ребенка и не напрягать себя в этом смысле. Я не могу сказать, что сильно изменилась, – нет. Какие-то вещи для меня закрыты: я не рисую, я не пою, я ничего не могу, кроме как жить для моей семьи. Ничего эпохального не происходит – все спокойно.
– Но есть такая вещь, как самореализация.
– С годами я, к прискорбию своему, поняла – мне нечего реализовывать. Сейчас мне от этого очень обидно бывает, даже порой в печаль от этого впадаю. Понимаете, когда человеку есть что реализовывать, ему не мешает ничего, ни дети, ни муж, который самореализовывается или общественно служит, ему не мешает ничего. Но я поняла, что если у меня ничего нет, это не потому, что я великая смиренница
– Отец Георгий изменился, когда стал священником?
– Первые годы он был таким, каким был до этого. По мере того как он вникал в клерикальную церковную жизнь, конечно, здесь появилась и суровость, и тяжелый юмор, мне это не нравится, но я не могу с этим бороться: ему надо каким-то образом себя оберегать, защищать. Мне далеко не все нравится, другое дело – я могу понять природу происходящего, а раз так, я не хочу ничего переламывать. Если понимаешь – можно перетерпеть, принять.
– Расскажите о своих детях. Сколько у вас детей, как их зовут и чем они занимаются?
– Двое детей, Андрюше 26 лет, он кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры истории средних веков исторического факультета СПбГУ. Маше 21 год, она на пятом курсе СПб Государственного медицинского университета им. академика Павлова. Соответственно Андрюша гуманитарий и занимается историей средних веков, а Маша собирается стать травматологом-ортопедом.
– Вы когда воспитывали дочь и сына, у вас была какая-то система воспитания или вы на кого-то ориентировались? Сейчас родители книжки читают или с кем-то советуются. Или воспитание – это что-то интуитивное?
– Я не знаю книг по воспитанию, они как-то прошли мимо меня. Но тяжелая ситуация с Андрюшей научила меня только одному, я поняла, что ничья житейская ситуация не тиражируется. Никакой опыт никому передать нельзя. У каждого не только своя ситуация, но и свое мироощущение, мировосприятие, чувствование детей – степень близости к ребенку – чувствуешь ли ты его полностью или не полностью или вообще не понимаешь. Я даже считаю, что книги по воспитанию вредны, масса людей механически переносит то, что они прочитают, на свою жизнь и тем самым только вредят. Они закрывают свои собственные уши, свое собственное сердце – литературой, пусть даже очень хорошей. Масса замечательных матерей и отцов совершенно не умеют свое педагогическое умение передать, рассказать о нем на бумаге, отсюда тоже накладки. Я считаю, что нужно слушать исключительно собственное сердце, собственные мозги включать, читать прекрасную литературу, слушать классическую музыку и никуда не торопиться. Больше ничего не надо.
– Можно ли сказать, что ваши дети очень похожи на родителей? Хорошие родители – хорошие дети. Можно ли сказать, что вы ими довольны?
– Не берусь выносить оценки ни нам как родителям, ни нашим детям. Могу лишь сказать, что я рада, что они у меня есть, со всем хорошим и со всем плохим. Наши дети на нас похожи.
– Их профессиональный выбор вас устраивает?
– А мне все равно, кто они будут, главное, чтобы были хорошими людьми, спокойными, не агрессивными, разумными, такими, которые способны не только себя слышать, но и окружающих. Кем они будут по профессии – меня не волнует абсолютно, только бы их это устраивало.
– Вам хотелось бы, чтобы сын был священником, а дочка – женой священника?
– На этот вопрос я могу честно сказать – нет.
– Почему?
– Я считаю, что священников сейчас в избытке, а вот хороших, по-настоящему активных мирян, последовательных христиан, очень мало. Пусть он лучше пополнит малое стадо мирян. А дочка не может быть женой священника, потому что она хочет заниматься таким мужским врачебным делом, которое будет требовать полной отдачи. Она этому много сил отдает, и уже много лет. Мне не хотелось бы, чтобы у нее был внутренний конфликт в ситуации необходимого выбора между семьей и любимым делом. В любом случае женщина-врач все равно делает этот выбор, если у нее образуется семья и дети. Есть такие врачебные профессии, где врач днюет
и ночует при больных, это уже не профессия, а диагноз. Я таких врачей знаю, для них их работа – диагноз, а не образ жизни. Не едят, не спят, а только лечат, режут и шьют.
– Такой врач хороший?
– Очень хороший, но я не знаю, как он живет, а уж его жену себе и представить не могу.
– У священника все дети должны быть воцерковленными, детей это, наверное, сильно «напрягает», родители над ними «дрожат»: вдруг ребенок возьмет и перестанет ходить в церковь. У вас такое было?