Маяк на Омаровых рифах
Шрифт:
А когда бургомистр Пинь пришел в городе Минь, то и там все вышло точно так же. Вино опять превратилось в воду, в пиво и в керосин. И бургомистр ходил по улицам очень довольный. Когда же дошел до ратуши, то увидел, что все текучее там как было, так и осталось вином. В пруду с золотыми рыбками плещется вино, керосиновые лампы заправлены вином, мисочки для умывания рук наполнены сладким вином. И бургомистр Пинь велел построить вокруг ратуши забор и большими буквами написать:
«Знаменитая
С тех пор в город Минь съезжаются люди со всего света поглазеть на такую диковину. Но сам бургомистр Пинь не выпил больше ни капли, хотя временами о-о-о-о-очень хотелось. Теперь он стал стройным, как кипарис. И все его уважают.
А когда в город Мунь пришел бургомистр Пунь, то и там все было по-старому. Книги исчезли, словно по волшебству, и люди вернулись к своим каждодневным делам. Но когда бургомистр Пунь захотел войти в ратушу, у него ничего не вышло. Коридоры и кабинеты, подвалы и даже рукомойники были завалены книгами.
— Откуда все эти книги? — с удивлением спросил Пунь у привратника.
— В пятницу как пришли уборщицы — так книги невесть откуда и посыпались! — пожал плечами привратник.
— Пылища, верно, была такая, что у бедных уборщиц волосы встали дыбом! — расхохотался Пунь.
Он весело распорядился поставить вокруг ратуши забор. И там открылась знаменитая библиотека, куда приезжают читать книги ученые со всего света. Сам бургомистр Пунь, помня о данном волшебнику слове, не прочел с той поры ни одной книжки. Иногда, правда, просит, чтобы ему почитали вслух. Теперь он много ходит пешком, стал стройным, как кипарис, и все его уважают.
Таким образом, город Мань, город Минь и город Мунь вернулись к своей прежней жизни, а бургомистры Пань, Пинь и Пунь снова встречаются раз в неделю в трактире города Минь, что ровно на полпути между городом Мань и городом Мунь. А волшебник Ли больше никогда в этой местности не появлялся. И три бургомистра этому очень, и очень, и очень рады.
— Без волшебства живется намного благоразумней! — говорит Пань.
— Пожалуй! Намного, намного благоразумней! — говорит Пинь.
А Пунь кивает и говорит:
— Пожалуй! Намного, намного, намного благоразумней!
Когда смотритель Иоганн рассказал четырем чайкам историю про трех китайских бургомистров, Эмма Песчаная Отмель сказала:
— Эх, наесться бы шоколаду, как бургомистр Пань!
А Эмма Орлиный Глаз сказала:
— Эх, начитаться бы книжек, как бургомистр Пунь!
А Эмма Резиновый Клюв сказала:
— Эх, напиться бы сладенького вина, как бургомистр Пинь!
Но Александра покачала головой и сказала:
— Вы, кажется, намека-то и не поняли!
— Какого намека? — удивилась Эмма Песчаная Отмель.
— Что во всем надо знать меру! — сказала Александра.
— Ой! — сказала Эмма Орлиный Глаз. — Значит, это история с намеком!
И чайка очень удивилась. Эмма Резиновый Клюв спросила:
— А про бургомистров — это все правда?
— Правда — не правда… — сказал Иоганн. — Какая разница? Главное, чтоб история была складная и хорошая.
— И с намеком! — добавила Александра.
— Да-а-а-а… — протянула Эмма Резиновый Клюв. — А лучше всего, чтоб и хорошая, и складная, и с намеком.
Пока Иоганн и чайки вели свои умные разговоры, гроза над морем все бушевала. Вот снова сверкнула молния и на миг озарила комнатку ярким светом. Грянул мощный гром. И опять завыл ветер, застучал в окно дождь. Казалось, шторм не кончится никогда.
А в это время на втором этаже белой башни сидела славная тетушка Юлия. Так же, как пустогрох в каморке под куполом, а смотритель с чайками этажом ниже, она ждала, когда же кончится шторм. Море гнало такие валы, что пенные гребни долетали до окна ее спаленки. Тетушке было ясно, что к Иоганну в такую грозу не поднимешься. Она села к окошку и стала смотреть на море. Вот накатил и разбился о стену могучий вал. По стеклу стекает белая пена, и поначалу ничего не видно. Но волна отступает, и снова перед глазами темно-зеленое море, все в мутных барашках, и дождливое серое небо. И снова вскипает волна, закрывая пенным облаком вид из окна.
Вдруг откуда-то сзади послышался писк. Тетушка обернулась, но никого не увидела. Писк, однако же, повторился. Тетушка присмотрелась и разглядела на ящике для угля серую мышку. Она сидела, зажмурив глазки и заткнув лапками уши.
«Мышка боится грозы», — подумала тетушка Юлия. Подошла поближе, присела на корточки подле ящика и окликнула:
— Эй, сударыня!
Мышка вздрогнула, открыла черные круглые глазки и в ужасе уронила лапки. Дрожа как осиновый лист, уставилась она на старушку, не смея шевельнуться от страха. Но у тетушки не было на уме ничего дурного.
— Здравствуйте, сударыня! — сказала она. — Я так рада, что в эту ужасную непогоду вы разделите мое одиночество. Позвольте, я угощу вас салом и молоком!
Мышка со страхом замотала головой. Она заподозрила, что молоко и сало отравлены. Но ласковый голос тетушки и то, что она через минуту-другую и впрямь принесла на блюдечке молока и кусочек сала, вселили в нее доверие. Мышка забыла даже о том, что страшно боится грозы.
— Разрешите, — сказала она, — я быстренько сбегаю за прибором!
Она прошмыгнула по комнате, юркнула в щелочку между двумя половицами и вскоре вернулась. В лапках она держала малюсенький ножик из чистого серебра и такую же вилочку. На грудке у нее красовалась розовая салфетка. Мышь чинно уселась на задние лапки. Тетушка Юлия постелила на пол лоскуток клеенки, и мышь с изяществом и опрятностью благовоспитанной особы принялась за еду. Окончив трапезу, она утерла салфеткой острую мордочку и усы, спросила блюдце с водой, чтобы вымыть лапки, и вскарабкалась на диванчик к старушке.