Маяковский без глянца
Шрифт:
Давид Давидович Бурлюк:
Память его была разительной, теперь я изумляюсь ей. Часто на литературных вечерах какой-либо автор забудет на эстраде свои стихи, а Маяковский, болтающийся среди публики, рявкнущей строчкой подсуфлирует, поддержит, подопрет бревном падающую стенку памяти. Многие поэты не помнят своих стихов. До 1918 года Маяковский умудрялся читать на память до 6000 строк из своих стихотворений.
Василий Васильевич Каменский:
Он цитировал стаями, будто голубей гонял, стихотворные разлеты футуристических мастеров поэзии.
Лили
Маяковский думал, чувствовал, горевал, возмущался, радовался стихом – своим, чужим ли. <…>
Чужие стихи Маяковский читал постоянно, по самым разнообразным поводам.
Иногда те, которые ему особенно нравились: «Свиданье» Лермонтова, «Незнакомку» Блока, «На острове Эзеле», «Бобэоби», «Крылышкуя золотописьмом» Хлебникова, «Гренаду» Светлова, без конца Пастернака.
Иногда особенно плохие: «Я – пролетарская пушка, стреляю туда и сюда».
Иногда нужные ему для полемики примеры того, как надо или как нельзя писать стихи: «Смехачи» Хлебникова, в противовес: «Чуждый чарам черный челн» Бальмонта.
Чаще же всего те, которые передавали в данную минуту, час, дни, месяцы его собственное настроение.
В разное время он читал разное, но были стихи, которые возвращались к нему постоянно, как «Незнакомка» или многие стихи Пастернака.
Часто легко понять, о чем он думает, по тому, что он повторял без конца. Я знала, что он ревнует, если твердил с утра до ночи – за едой, на ходу на улице, во время карточной игры, посреди разговора:
Я знаю, чем утешенныйПо звонкой мостовойВчера скакал как бешеныйТатарин молодой.Или же напевал на мотив собственного сочинения:
Дорогой и дорогая,дорогие оба.Дорогая дорогогодовела до гроба.Можно было не сомневаться, что он обижен, если декламировал:
Столько просьб у любимой всегда!У разлюбленной просьб не бывает…Он, конечно, бывал влюблен, когда вслух убеждал самого себя:
…О, погоди,Это ведь может со всяким случиться!Или умолял:
«Расскажи, как тебя целуют,Расскажи, как целуешь ты».<…>
Он часто переделывал чужие стихи. Ему не нравилось «век уж мой измерен», звучащий, как «векуш», и он читал эту строку по-своему.
Помогая мне надеть пальто, он декламировал:
На кудри милой головыЯ шаль зеленую накинул,Я<…> О гостях, которые ушли, он говорил: «Зарылись в океан и в ночь».
«Никогда не забуду (он был, или не был, этот вечер)», – тревожно повторял он по сто раз. <…>
Маяковский не только читал чужие стихи – он переделывал, нарочно перевирал их. Он непрерывно орудовал стихами – именно чужими, не своими. Себя он почти никогда не цитировал. Свои стихи он бормотал и читал отрывками, когда сочинял их; или же торжественно декламировал только что написанные.
Рита Райт:
Он замечательно запоминал, – и очень любил повторять, – «вкусные» кусочки стихов, песенок, даже не вникая в смысл. Помню, как, приехав из Америки, он требовал, чтоб я перевела ему «привязавшиеся» строки какого-то фокстрота, которые в его передаче звучали так:
Хат Хардет ХенаДи вемп оф совенаДи вемп оф совенаДжи-эй [4]Я никак не могла понять, что это значит. И только совсем недавно, прочтя эти строчки по-английски… я сразу услышала знакомый голос, который отбивал их, как чечетку, а потом трунил надо мной:
– Ага, оказывается, вы по-американски ни в зуб ногой!
Как же мне могло прийти в голову, что Маяковский, очевидно поймав эти строчки на слух, в исполнении какого-нибудь джаза, повторял их с явно негритянским акцентом? Не мудрено, что в таком виде я не смогла узнать «жестокую Ханну, пожирательницу сердец из Саванны».
4
Это транскрипция самого Маяковского. В статье «Как делать стихи» он писал об этих строчках: «Есть нравящийся мне разговор какой-то американской песенки, еще требующей изменения и русифицирования». – Примеч. Р. Райт.
Лили Юрьевна Брик. В записи Григория Израилевича Полякова:
Вообще хорошо запоминал только то, что его интересовало.
Сергей Сергеевич Медведев:
Маяковский, по его словам, прочитал <…> «[Марксистский] Календарь» один или два раза, но он знал его буквально наизусть. Память у него была совершенно исключительная. Все статистические данные, которые там приводились, он знал назубок, и, когда нам, пропагандистам, требовалась какая-нибудь цифра, он моментально ее подсказывал.
Владимир Владимирович Маяковский. «Я сам»:
Бурлюк говорил: у Маяковского память, что дорога в Полтаве, – каждый галошу оставит. Но лица и даты не запоминаю. Помню только, что в 1100 году куда-то переселялись какие-то «доряне». Подробностей этого дела не помню, но, должно быть, дело серьезное. Запоминать же – «Сие написано 2 мая. Павловск. Фонтаны» – дело вовсе мелкое. Поэтому свободно плаваю по своей хронологии.
Николай Иванович Хлестов: