Маяковский. Самоубийство

Сарнов Бенедикт Михайлович

Прославленный не по программе И вечный вне школ и систем, Он не изготовлен руками И нам не навязан никем.

Маяковский, в отличие от Блока, прославлен был — по программе. Он был современникам вот именно навязан. И хорошо известно — кем.

Но кто бы что ни говорил, а Маяковский — это тоже «иная, иная, по счастью, статья». И чтобы определить истинное его место на небосклоне российской поэзии, нужен совсем другой единый список.

Но какой?

ГОЛОСА СОВРЕМЕННИКОВ

Советским

вельможей, При полном Синоде… — Здорово, Сережа! — Здорово, Володя! Умаялся? — Малость. — По общим? — По личным. — Стрелялось? — Привычно. — Горелось? — Отлично. — Так стало быть пожил? — Пасс в некотором роде. …Негоже, Сережа! …Негоже, Володя! А помнишь, как матом Во весь свой эстрадный Басище — меня-то обкладывал? — Ладно Уж… — Вот те и шлюпка Любовная лодка! Ужель из-за юбки? — Хужей из-за водки. Опухшая рожа. С тех пор и на взводе? Негоже, Сережа. — Негоже, Володя. А впрочем — не бритва — Сработано чисто. Так стало быть бита Картишка? — Сочится. — Приложь подорожник. — Хорош и коллодий. Приложим, Сережа? — Приложим, Володя. А что на Рассее — На матушке? — То есть Где? — В Эсэсэсере Что нового? — Строят. Родители — родят, Вредители — точут, Издатели — водят, Писатели — строчут. Мост новый заложен, Да смыт половодьем. Все то же, Сережа! — Все то же, Володя. А певчая стая? — Народ, знаешь, тертый! Нам

лавры сплетая, У нас как у мертвых Прут. Старую Росту Да завтрашним лаком. Да не обойдешься С одним Пастернаком. Хошь, руку приложим На ихнем безводье? Приложим, Сережа? — Приложим, Володя! Еще тебе кланяется… — А что добрый Наш Льсан Алексаныч? — Вон — ангелом! — Федор Кузьмич? — На канале: По красные щеки Пошел. — Гумилев Николай? — На Востоке. (В кровавой рогоже, На полной подводе…) — Все то же, Сережа. — Все то же, Володя. А коли все то же, Володя, мил-друг мой — Вновь руки наложим, Володя, хоть рук и — Нет. — Хоть и нету, Сережа, мил-брат мой, Под царство и это Подложим гранату! И на растревоженном Нами Восходе — Заложим, Сережа! — Заложим, Володя! ________ Много храмов разрушил, А этот — ценней всего. Упокой, Господи, душу Усопшего врага твоего. (Марина Цветаева. Из цикла «Маяковскому». Август 1930)

У Маяковского были соседи. Он был в поэзии не одинок, он не был в пустыне. На эстраде до революции соперником его был Игорь Северянин, на арене народной революции и в сердцах людей — Сергей Есенин.

Северянин повелевал концертными залами и делал, по цеховой терминологии артистов сцены, полные сборы с аншлагами. Он распевал свои стихи на два-три популярных мотива из французских опер, и это не впадало в пошлость и не оскорбляло слуха.

Его неразвитость, безвкусица и пошлые словоновшества в соединении с его завидно чистой, свободно лившейся поэтической дикцией создали особый, странный жанр, представляющий, под покровом банальности, запоздалый приход тургеневщины в поэзию.