Майами
Шрифт:
Лайза Родригес дрожала. Хосе чувствовал, как стол вибрирует под ее руками, стучит от ее дрожащих бедер. Она добралась до него сейчас, только не в зоне сексуального влечения, где она уже и без того владела им. Но в чем-то еще. Его сердце наполнилось нежностью и симпатией. В этой раненой красавице было что-то такое утонченное, такое гордое. Ей довелось изведать такие темные стороны жизни, о каких он никогда и не слышал. Она могла любить и ненавидеть с такой удивительной силой, в которой он никогда не сравняется с ней. В тот день он молился о том, чтобы уметь чувствовать так, как чувствовала она. Могла она показать ему, как?
Когда Лайза продолжила,
— Он нашли сговорчивого врача, чтобы тот привел меня в порядок, и в тот момент, когда я смогла встать на ноги, я ушла. Но ты знаешь, она так никогда и не бросила его. У них маленький, аккуратный домик у Залива, и он держит шестидесятифутовый моторный катер на лебедках. И я догадываюсь, что он до сих пор приторговывает наркотиками, вяжется с уголовниками, порой насилует каких-нибудь детей. Как раз такого сорта мужик, которого любая мать захотела бы назвать своим благоверным.
— А можно ли что-нибудь сделать тебе, нам? Я хочу сказать, что это все-таки Америка. — Хосе попытался облечь в слова свою веру в систему. Когда Арагоны говорили, то слушали все — полисмены, судьи, политики, журналисты. И он никак не мог постичь, что в лесу бедняков крики мучений и боли оставались неуслышанными.
— Это дело прошлое, законченное, однако оно продолжает жить здесь и здесь.
Лайза стукнула себя по лбу и сердцу.
— Здесь это будет жить вечно.
— Почему ты вернулась в Майами?
— Да поэтому. Теперь я персона, персона, которую они захотят знать и захотят, чтобы все знали об этом. Они увидят меня в новостях, и в журналах, и в колонке сплетен, и они услышат, как я здорово разбогатела — больше, чем когда-либо имели они. Вот о чем больше всего печется моя мать. Деньги — ее язык. С ней невозможно говорить больше ни о чем другом. Мне хочется даже стать еще богаче и известней, пока я не превращусь для нее в то, о чем она только и будет думать, пока ее сон не наполнится кошмаром обо мне. И все эти миллионы проскользнут мимо ее пальцев. Вот чего я хочу. Я чувствую себя лучше, думая об этом.
Но даже говоря это, Лайза знала, что этого ей недостаточно. Озвучивание замысла каким-то образом подчеркнуло неадекватность возмездия. Богатая жизнь — разве это месть? Только для тех, у кого слишком много здравого смысла и слишком мало храбрости. Эта мысль настигла ее совершенно внезапно. Дрожь возбуждения заколотилась у нее внутри, и она схватилась за стол, испытывая благоговение к себе и своему озарению.
— Мы можем выпить еще шампанского? — спросила она.
Это был абсолютно неожиданный голос страстной женщины, восставшей, подобно фениксу, из пламени горького гнева.
Они заказали еду, которую уже никому из них не хотелось есть, и Лайза стала снова Лайзой Родригес. Она рассказывала о работе моделей в тех местах, которые Хосе мечтал посетить, роняла имена девушек, являвшихся ему в его снах. Нью-Йорк и Париж, Лондон и Милан… она парила в мире, которым он восхищался, в облаке сексуальной изощренности, околдовывая его мучительной реальностью ее иллюзий.
У нее появилась цель, и она стремилась к ее достижению с тупым упорством. Ей нужно было за время ланча заарканить Хосе так, как с ним до этого прежде не бывало. Медленно, но верно она подводила под него крючок. Ее рука протянулась под столом, чтобы дотронуться до его руки. Ее пальцы играли
Шампанское ударило ему в голову, ослабив винтики реальности, а в ней оно испарялось, делая ее решимость еще тверже.
Он казался смущенным, однако силился что-то сказать. Она кивнула ему, подбадривая.
— Лайза… Я не знаю тебя достаточно хорошо, но… но…
Ее нога нашла род столом его ногу. Она толкнула его. Он с благодарностью толкнул ее в ответ.
— …но я люблю тебя.
Она мягко засмеялась, и обещание засветилось в ее знойных глазах. Ее нога сильнее толкнула его. Ну вот он и сделал дело. Сказал Лайзе Родригес, что любит ее, и ее нога все еще пылала жаром рядом с его. Он растворился в значительности момента. Ресторан уплыл куда-то прочь. Они были только вдвоем, замкнутые в настоящее, но мечтающие о будущем, и жизнь Хосе воспарила на крыльях ангелов. Сквозь дымку святости в церкви взывал официант.
— Могу я вам еще чем-то быть полезен? Может, принести десерт?
Она подняла глаза на помеху и сладко улыбнулась.
— Мы больше ничего не хотим. Пожалуйста, оставьте нас в покое ненадолго.
Драгоценный момент завис на грани исчезновения, однако Лайза не собиралась упускать его так просто. Она наклонилась через стол, пока ее лицо не оказалось лишь в паре дюймов от него, и проделала это еще более красиво и грациозно, чем делала когда-либо до этого.
— Ты все еще голоден, — прошептала она.
— Я? — пролепетал он.
— Съешь меня, — сказала она.
— Что?!
— Сделай это сейчас. Здесь. Сделай это прямо здесь.
Шок и восхищение столкнулись на его лице. Он улыбнулся, чтобы скрыть свое смущение. Его щеки запылали. Он не знал, что делать. Ему нужно было показать. Нужно было подсказать.
Голос Лайзы скомандовал.
— Сделай вид, что мы что-то уронили. Скатерть закроет тебя. Быстрей.
Он подождал. Огляделся по сторонам. Поглядел вниз. Его грудь вздымалась. Лайза увидела капельки пота на его верхней губе.
— Делай, что я говорю!
Ее приказ вонзился в ту часть его, где желание пересиливало здравый смысл. Он исчез. И там, под столом, Хосе уже был готов подчиниться ей.
Лайза с дрожью издала вздох удовлетворения. Она оглянулась. Колонна частично закрывала столик от остального зала. Остальные посетители поглощены разговорами. Никто ничего не заметил.
Она опустила руку под стол и нашла его голову. Направила его к себе, рука твердо держала его за затылок, и она немного подвинулась вперед, чтобы принять его. Ее микроюбка скользнула вверх по бедрам, и Лайза чуть сползла вниз со стула, колени плотно сомкнулись.