Майами
Шрифт:
Но теперь, очевидно, она еще раз переключила рычаги своего настроения. Она свернулась калачиком на сидении, томная, загорелая рука лежала на штурвале; вот Лайза помахала ногой, потом играючи провела ею по цепочке, на которой Хосе носил крестик, ее ступня с накрашенными ногтями остановилась на его груди, среди скудной растительности, которой он так гордился.
— Меня тянет… назад, в ресторан, — сказала она, ее голос звучал хрипло.
— Правда? И меня тоже. Лайза, я хочу сказать…
Что он хотел сказать? Что любит ее? Что хочет жениться на ней? Что хочет всю жизнь ходить с гордо поднятой головой рядом с самой красивой девушкой на свете? Однако Хосе так и не смог объяснить, чего же он хочет. Что бы это ни было, оно не могло сравниться с желанием Лайзы Родригес.
Она
— Борись за жизнь, Хосе, — пробормотала она, изгоняя его из своего мира.
Она-то боролась за свою. Она склеила ее из разбитых кусков детства, и это было не просто. Впрочем, она и не надеялась на легкую жизнь. Однако трещины были болезненны, а скрытые раны в памяти заживали медленно. Теперь она сотрет их разом.
Она отвела назад дроссель и схватила бинокль. Минуту или две она прочесывала береговую линию, пока не нашла то, что искала. Дом стоял у воды, но он не был особенно импозантным — ему было далеко до дворцов плутократов на Стар-Айленде или у Бискейнского залива. Он стоял прямо возле воды, чтобы использовать красивый вид, рядом висел черный моторный катер. Лайза вздохнула с удовлетворением. Значит, лодка на месте. Игрушка, которая была его гордостью, радостью и мужским достоинством, находилась в доке перед домом. Даже с такого расстояния видно, что катер новехонький. Он походил на катамаран «Аронов», шестидесяти футов в длину, четыре чудовищных черных двигателя прилажены к корме. Не будет сдачи от двухсот тысяч, затраченных на такой катер, как этот, и Лайза почувствовала нервную дрожь и бешенство, когда осознала, что глядит через бинокль на все достояние матери и отчима. Лодка и дом в целом тянули на миллион баксов. Ее покойный отец никогда не мог и вообразить такую кучу денег, но именно мечты о них заставили мать спать с этим дьяволом, когда тело отца даже еще не успело остыть в могиле.
Затем Лайза заметила какое-то движение. Просто невероятно, что ей так везло. Да, все-таки кто-то стоял в проходе, ведущем в каюту катера. Она отрегулировала фокус бинокля и напрягла зрение. Это был он. Он стал теперь еще жирнее. Сзади волосы были длинными, но сверху появилась лысина, и он был таким же неряшливым, как и всегда. Вокруг шеи болтался тот же самый медальон, который колотил ей по груди в ванной, и красные пузырьки, которые бурлили тогда, забурлили теперь в сердце Лайзы. Ее рука протянулась к дросселям лодки Хосе, и выжала их вперед. Лодка увеличила скорость, и теперь, над острым как лезвие носом, словно сквозь прицел ружья, она могла видеть человека, которого ненавидела.
Что он там делает на корме своей громовой лодки? Пьет пиво, звонит дилеру по своему сотовому телефону или просто загорает и наслаждается хорошим летним днем? Она угрюмо улыбнулась. Мать, видимо, внутри дома, полирует и начищает имущество, за которое продала душу. Возможно, напевает что-то в своей хорошо оснащенной новинками кухне, либо стирает пыль с многоканального телевизора, который кажется слишком велик для небольшой гостиной, и даже не подозревает об опасности, что притаилась среди водной глади, вид на которую купила. Она и не думает о своей дочери. Для нее Лайза — неприятность среди рая, часть багажа, оставшегося от ее прежней жизни, которую она отбросила, принимая новую с такой непорядочной поспешностью. И теперь Лайза смеялась, в то время как двигатели бешено колотились под ее ногами, потому что она вернулась. Она вернулась.
— Я вернулась, мать, — закричала она сквозь ветер. — Твоя малышка вернулась домой.
Она вернулась настолько, чтобы видеть его невооруженным глазом. И он тоже увидел «Сигарету». Профессиональный интерес, должно быть, мелькнул в его недобрых глазах. Возможно, он сравнивал катер Хосе с собственным, прикидывая его
Лайза повернула штурвал. Она упьется ненавистью, выжмет ее до последней капли из этого момента. Он мог теперь видеть ее профиль, когда «Сигарета» сделала широкий круг. Лайза могла поклясться, что ей удалось разглядеть его ухмылку, и ее мозг настроился на то, что он мог подумать. Эй, красивая, богатая сука на своей большой лодке и в маленьком бикини, удели мне один денек, заезжай сюда, мы выпьем, поразвлекаемся. Положи руку на мою обшивку, прикоснись к моему хрому, почувствуй мощь моих двигателей. Он махнул рукой. Он и вправду махнул ей, и, в то время как адский огонь пылал в ее раненом сердце, Лайза помахала в ответ. Имелась лишь одна вещь, которую не знал этот говнюк, и она будет стоить ему всего. Он не знал, кто она такая. Не знала и маленькая женщина, появившаяся в большом окне гостиной, чтобы поглядеть на загадочную лодку. Мать держала в руке тряпку, которой стирала пыль, а на лице, скорее всего, лежала многострадальная хмурость раболепствующей женщины, пока она наблюдала, как муж на ее глазах пытается флиртовать.
Лодка и жизнь Лайзы описали полный круг. И теперь еще раз нацелились на задуманное. Она была в ста пятидесяти ярдах от дома, который никогда не был ее домом, и на таком же расстоянии от людей, которых ненавидела. Она поглядела на шкалу горючего. Лодка вмещала где-то сотни три галлонов и сейчас на три четверти была полна. А сколько галлонов в баке «Аронова»? Возможно, столько же.
Она замедлила ход на повороте и почти остановилась, наслаждаясь моментом, когда заканчивалась ее старая жизнь и начиналась новая. Сомнений она не испытывала. Только страстное желание осуществить задуманное. Внутри оставался лишь смерзшийся ком отвращения.
Она направила нос катера на цель и толкнула рычаги, те выстрелили снарядом, который до сих пор лишь прикидывался лодкой. Это случилось очень быстро. Цель завизжала, приближаясь, увеличиваясь, пока Лайза не смогла разглядеть каждую деталь. Она встала на сиденье водителя, чтобы показать им, кто она такая, и увидела на лицах обоих узнавание и ужас, когда они поняли, что означает ее появление. Его лицо исказилось от паники, когда мозг вычислил курс на столкновение. Он смотрел неотрывно в ее глаза, застыв от страха на месте, словно глядел в свою собственную вечность. «Сигарета» была бомбой, а катер, на котором он стоял, бочкой с порохом. Он будет убит при столкновении, однако его кусочки окажутся сильно обгоревшими, пока долетят до воды. Его жизнь промелькнула перед ним, как это и было положено, и на всем ее протяжении играла музыкальная тема, которая была Лайзой Родригес. У него оставалось время разглядеть, какой красавицей она стала, лучше, чем в журналах, более соблазнительной, чем в рекламе, и намного красивее, чем тогда, в ванной, столько лет назад, когда он поставил печать на ее судьбу. Он открыл рот, чтобы издать крик обреченного, но, даже начав его, знал, что времени на его окончание у него не остается.
Лайза увидела, как открылся его рот, и в душе услышала его крик. Он стал бальзамом для той боли, прощением за все годы, когда она позволяла его преступлению оставаться неотмщенным. Однако пора было прыгать.
Чтобы насладиться смертью, ты должна жить. Она справилась с нервами и прыгнула через борт «Сигареты». Когда бак лодки Хосе столкнулся с бензобаком «Аронова» и оранжевый огненный шар взлетел в небо, Лайза Родригес находилась в безопасности, плывя в десяти футах под поверхностью Залива.
10
— Это невероятно скучно, — заявила Мери Макгрегор Уитни. Лица сотрудников, сидевших за столом в ее кабинете для совещаний, побелели. Обескураживающие слова дошли до их слуха. Все вокруг них было параферналией конечного этапа рекламной кампании — аудио-визуальные средства, снующие ассистенты, модели, старавшиеся сохранить свой томный вид среди атмосферы возбуждения и страха. Уайт, Уэлдинг и Бланкхарт выставили самые красивые ноги, делая презентацию изделий парфюмерной рекламной кампании «Индия», проводившейся под эгидой Уитни, и сейчас Мери Уитни топтала их.