Майн кайф
Шрифт:
Обгорели сразу же, как на море, носы в первый день.
Мешки солдатских гимнастёрок в процессе потонаделения потихоньку начали прилегать к фигурам.
Кирза сапог быстро братается с кожей пяточной. Хорошо, что папаня учил в детстве наматывать портянки, а то можно сразу набить кровавые мозоли, как несколько наших ребят.
Они-то ходят по расположению лагеря хоть и в кроссовках и кедах, но как на шалнирах "роберты", т.е роботы.
И буквально в первые дни мы извещены, что скоро приём присяги. Правда,
Ну и почитаем…
Тем более, за это нам к торжественному обеду будут приторочены лакомства в виде кусочка масла и варёное яичко.
Ну вот, мы и настоящие офицеры, и сразу в запасе.
Но и до него нам пока реально долго. Время в карауле тянется, как импортная жевательная резинка.
В тонюсенькую нить, то есть, почти исчезая из реальности и не обнаруживая своего присутствия, а потом вроде собираясь в один маленький, мягкий податливый комочек на зубах, начинает принимать причудливые формы, но никуда не исчезает, причем уже давно потеряв вкус.
День об ночь. А офицеры нас так нашомполировали инструкциями, что некоторые из них и сами потом были не рады. Один из них, видимо, из сострадания к живой природе, решил полить цветы, которые находились на этаже в штабе, где был пост со знаменем части. Работу он свою продолжал, обходя горшок за горшочком, пока не приблизился к нашему курсанту, стоявшему на посту, и сразу сам захотел на горшок, обмерев от ужаса, потому что услышал звук передернутого затвора автомата и предупреждение: стой, стрелять буду!
И будем, пусть только кто попробует прокрасться незаметно в арочный склад и выкрасть задвижки трубопроводов.
Как мой знакомый талыш слегка подправил нашу присказку "не украсть, не покараулить" на "не покрасить, не покараулить".
И покрасим ещё немало.
А пока развод караула. И очередной инструктаж. А мы в это время будем принимать ванны. Солнечные.
Хотя с ними уже, наверное, хватит, потому что и так время для отдыха перед караулом не стали использовать для сна, а попёрли загорать на лавочки за территорией лагеря.
Монотонный перечитатив псаломным голосом прервался резко и веско стуком об асфальт.
Из второй шеренги, из-за наших спин, вывалился и по-пластунски направился в сторону начальника наш боец.
Ты куда, Мартын? Вспомнил сборы в Тюмени, когда мы на занятиях по тактике отрабатывали команду майора Касаткина "ЛОЖИСЬ" в полной выкладке, а дальше по-пластунски.
У многих это получалось по-ребячьи. И Игорь Сергеевич смазал увиденное солдатской сальностью:
Вы как на бабу ложитесь. Плохо.
А Мартын снизу, из амбразуры между ушанкой и воротником, пальнул комментарием-вопросом: на бабе, что ли? И в смех, как в пляс: прямо танец живота, и смеялись, и извивались, и насытились, и другим осталось, потому что скоро побегут пересказывать. И доставят до других ушей точную версию, как копию с картины мастера-художника. А он и был у нас один из самых юморных.
Нет, извини, брат, это первый удар нанесла нам жара, естественно, солнечный.
Первые потери. Просто потеря сознания.
А вот теперь полная концентрация. Политрук в актовом зале прихватил всё наше внимание речью.
Своему голосу он хозяин. Умело расставляет акценты, где-то понижая его до трагических нот, а по большей части уводит в зоны патетики.
Где-то, доводя до словесной паркетики, видимо, речь отшлифована и отлакирована была не в один год.
Он накачивал зал в течение часа. Стройный, видно, что сухожилия прикреплены к костям надёжно, как в авионике. Ладно подогнаны и внутренние органы друг к другу, и эту начинку, как правильно сложенный парашют, пакует почти новенький, точно в размер китель в обруче офицерского ремня.
Хромовые сапожки резво снуют по сцене, изображая танец умирающего лебедя, таким образом передавая картину последних метров кросса в исполнении наших курсантов в самом хвосте колонны, и весь зал высыпается в смех.
А вот он громовым голосом обличает империалистов.
Яркость ярости вспыхивает там, где морским узлом слова затягиваются на шеях наших врагов.
…Тэтчер – Гитлер в юбке…
…Рейган – американский третьесортный актёришка…
…И я после такой речи готов был схватить автомат и гнать воображаемый взвод солдат навстречу врагу. Но где он в уже темнеющей казахстанской степи?
Стэп бай стэп. А каждый шаг тяжестью кольчужного веса отдаётся в башке сотрясением мозга, и кровь заменена потом.
Сердце попёрло железнодорожными цистернами через узловую станцию всех чувств на передовую, в режиме военной мобилизации, с возрастающим напором: тыдын-тыдын… тыдын-тыдын…
Полустанки клапанов мелких сосудов превращены в непрестанки с постоянно поднятым зеленым флажком.
И неважно, где он: порву я в макраме пасть врагу и насажу я его, как бабочку в гербарий, на свой штык-нож, как суворовец когда-то крушил врагов.
ЗА РОДИНУ!!!
И местные пусть прячутся по своим норам, как суслики, а то не дай бог под горячую руку…
Ну ладно, остынь чуток. Покури.
Да уже бросил я к тому времени. Ну тогда иди лучше дальше исполнять свой солдатский долг служения отечеству.
Не пришел ещё твой час на поле брани.
А пока на кухню – чистить картошку. Сегодня мы в наряде.
Надо же, и политрук почти следом за нами. Решил проверить своими зубами, насколько хорошо курсанты питаются?
Ну просто отец родной. Да за таким в огонь и воду.