Майонезовские сказки
Шрифт:
– Я о чём-то таком догадывался, - сказал внимательно слушавший Пыш, - когда писал стихотворение «Ель».
– Прочти его для нас, - попросила Мушка.
Пыш начал читать спокойно и по – взрослому:
«Луной окрашен и метелью
Тянулся мир огромной елью,
Но роста этого свободней
Была небес зелёных шалость,
И колоколенка казалась
Игрушкой с ёлки новогодней;
Висели матовые долы
И деревеньки под снегами
С собачьим лаем, огоньками,
Дымком и звоном на Николу!
На
Друг другу щёки растирая,
Звенели ключики от рая
В их рукавичках и казались
Все тени длинными цветами,
Неведомыми, без названья.
Снежинки – лики Мирозданья,
На нитях словно, опускались.
А ель счастливая росла,
Хвоинки – души поднимая,
Луна, как шишка золотая,
В морозном воздухе плыла…»
Мушка счастливо вздохнула.
– Хорошие стихи, Пыш, - сказала тихо Че, - такой же воздух серебряный был, когда мы ехали из театра и являлись свидетелями тоже какого-то таинства. Но так ли важны, друзья, детали и подробности о нашем мире, когда есть главное: любить Бога и ближнего? Я это поняла отчётливо в соборе святого Петра в Риме.
– Вы не правы, дорогая, - очень мягко произнёс профессор, - наш мозг устроен как познающий инструмент, он не может жить без анализа «деталей», как душа не может жить без творчества, а сердце – без любви…
Че, почему-то, вся, как девушка, зарумянилась, опустила глаза и занялась кексом.
Наступила тишина. Только из тёмного уголка под стук колёс раздавалось непринуждённое: «Хры-хры-пиу, хры-хры-пиу…»
Часть вторая. Липкие и мутные.
Снега писал здесь Брейгель Старший,
Собак и лесенку к воде,
И только в них не видно фальши,
Да может быть ещё в тебе…
Из соч. проф. Войшило.
На небосклоне поднялось розовое солнце, по направлению к которому умчался скорый поезд.
– Ну вот, зайки, мы и в Зелёном Лесу! – воскликнула Че, осматриваясь и грациозно поправляя белокурый парик.
– Что-то не вижу ничего зелёного: ни дерева, ни кустика, - недовольно заявил Фига.
– Да-да, ни мха, ни лишайника, - поддакнул профессор.
Из здания вокзала вывалила толпа маленьких оборванцев – попрошаек, которые во мгновение ока плотным кольцом окружили Тётушку Че и её спутников.
– Ах ты, бедняга, - сказала Т.Ч. чумазому хромому ребёнку, - на, тебе монетку, хорошо хоть, что ты не слепой!
– Да, мадам, это хорошо, - отвечал сипло попрошайка, - когда я был слепым, все старались меня надуть и пихали мне рваные и фальшивые деньги!
Подхватив костыли, оборванец помчался со скоростью олимпийца к заброшенным постройкам. Его товарищи, получившие монетки от других участников экспедиции, последовали примеру «хромого» и исчезли в развалинах. И тут все жалостливые благотворители обнаружили, что у них отсутствуют и большие кошельки, и портмоне.
– Не плохое начало! – констатировал профессор, - Угораздило остаться в чужой стране без денег! Не огорчайтесь, однако, друзья, у меня уцелели золотые часы и платиновые запонки!
– А у нас с Рокки есть золотые серьги с жемчугом, не всё уж так плохо! – бодро отозвалась Че, - Вперёд к Ньютону!
Привокзальная площадь, грязная и пыльная, сужаясь, перешла в такую же грязную улицу, по правой части которой путники увидели вывеску: «Ресторан Исаак Ньютон».
– У меня, к счастью, завалялись в кармане два зелепана, рыжий оборванец дал мне сдачу с десятки! На чай хватит! – весело произнёс профессор и первым шагнул в полумрак пропахшего табаком заведения.
На стене небольшого зала висел портрет Ньютона, такой закопчённый, что парик на мэтре казался серым. Под портретом висел афоризм, якобы, принадлежавший великому учёному: «Ниточка из наших сосудов дважды огибает земной шар».
Профессор хмыкнул и сказал: «Исаак бы удивился». Под афоризмом спала толстая серая сибирская кошка. Компания Тётушки Че уселась за большой липкий стол. Из боковой двери выплыл заспанный, похожий на деревенского парня, официант в помятой одежде.
– Что изволите заказать? – спросил он у профессора, приняв его за главу клана.
– А что предложите? – непринуждённо спросил профессор, закинув ногу на ногу.
– Сегодня дежурное блюдо: язычки соловьёв, запечённые в меду в лепестках чайных роз.
– Вы шутите? Это блюдо из меню древне – римских язычников во времена чревоугодных оргий! – с удивлением воскликнул профессор.
– А мы и есть язычники, мы поклоняемся розово-зелёной курице, - невозмутимо ответил официант.
– Но ваш патрон был глубоко – верующим, - сказал Войшило, кивнув на Ньютона.
– Кого Вы имеете в виду, директора Монетного двора? Он и сейчас жив, и тоже поклоняется курице, - равнодушно ответил официант.
– А Вам не кажется странным, найти в шкафу свои старые детские шортики и пытаться натягивать их на свой взрослый зад?
– спросил профессор серьёзно.
– В детстве сенокосилка отрезала мне руку, год назад мне сделали удачную операцию: пришили чужую руку. Она мне очень мешает. Так же мне мешают Ваши слова, - признался чистосердечно деревенский парень.
– Понимаю, понимаю, - сочувственно произнёс профессор и предложил огласить список «блюд попроще».
– Для простолюдинов: печень молодого кота; кроличьи уши, тушёные с капустой; суп из плавников черепахи, - доложил бесстрастно официант.
– Хорошо, нам десять стаканов чая, - еле сдерживая улыбку, произнёс профессор Войшило, - и, голубчик, пожалуйста, без сахара!
Когда работник удалился, профессор, подмигнув, честной компании, сообщил: «Во времена моей учёбы в гимназии в моде были анекдоты про фабриканта Веню Коровина. Слушайте такой: приходит Венька в ресторан и спрашивает: «Что у тебя сегодня, братец?!» Официант ему: «Изумительные расстегаи с белужьими щёчками, Вениамин Артемьевич!» А Веня: «А что, братец, какие у тебя приборы к расстегаю?» Официант глазёнками хлоп-хлоп да и говорит: «Уж какие приборы, Вениамин Артемьевич, нож да вилка!» А Венька ему: «А мне не нужон нож – давилка, мне нужон нож – резалка!» Ха-ха!