Майра
Шрифт:
– Вы имеете в виду рост, вес и тому подобное? – Он по-прежнему не выказывал никакого беспокойства.
– Совершенно верно, – ответила я, уже готовясь поколебать его самоуверенность. Я взяла со стола маленькую бутылочку. – Это для анализа мочи.
На его лице был написано удивление, но бутылочку он взял.
– Зайди за ширму, – я показала на белую загородку в углу комнаты.
– Но… – начал он.
– Что? – ласково переспросила я.
Не произнеся больше ни слова, он зашел за ширму, недостаточно высокую, чтобы скрыть его. Он повернулся к стене; потом стал возиться со своими брюками. Затем была долгая пауза в полной тишине.
– В чем дело?
– Я… не знаю. Мне кажется, у меня задержка мочеиспускания, или как там это называется.
– С чего это? Расслабься. У нас масса времени.
Слова «масса времени» произвели наилучший эффект.
Жидкость с журчанием потекла в бутылочку. Затем он
привел свою одежду в порядок и протянул мне свою «пробу», которую я взяла (пораженная теплом стекла – внутри у нас действительно огонь!) и осторожно наклеила на нее этикетку с его именем. Вся процедура была проведена без единой фальшивой ноты.
– Теперь нам осталось только сделать рисунок позвоночника. Расстегни пояс и ложись лицом вниз на стол.
Похоже, только сейчас он почувствовал, что история может повториться. Он замялся:
– Может, лучше подождать, пока я увижусь с доктором?
– Расти, – я говорила спокойно, но твердо. – Я просто следую указаниям доктора, ты тоже должен следовать моим указаниям, и ничего больше. Что тут непонятного?
– Да, но…
– Какие могут быть «но» при испытательном сроке?
– Да, мэм! – Он понял. Он, быстро ослабил ремень и расстегнул брюки, затем, стараясь удержать их на месте, лег на стол лицом вниз. Это было сладостное зрелище: стройное, мускулистое тело, вытянувшееся во всю длину, как только что принесенная жертва одному из древних жестоких богов. Руки были раздвинуты в стороны, и я с некоторым удивлением заметила, что он крепко прижимает ладони к столу, очевидно, инстинктивно вспоминая прошлый случай.
Я накрыла его спину большим листом бумаги. После этого карандашом для ресниц я медленно провела по линии позвоночника от основания шеи до границы брюк.
– Все идет очень, очень хорошо, – в моих собственных ушах мой голос звучал в точности как у популярной во все времена Лоран Дэй.
– Немного щекотно, – донесся глухой возглас. Трицепсы подрагивали под тонкой шелковистой кожей.
– Ты боишься щекотки? – передо мной открывалась неожиданная перспектива. Замечательно. Моя программа была организована таким образом, что включала возможность неожиданных импровизаций.
– Ну, не очень…
Но я уже взяла в руку большую аппетитную ступню (снова удивившись теплу тела, ощущаемому через носки) и тихонько провела пальцем по ступне. Результат был как при электрошоке. Все тело внезапно содрогнулось. Рефлекторно он резко выдернул ступню из моих рук.
– Пусти, черт! – гневно крикнул он, совершенно забыв, где находится.
Я рассвирепела:
– Если ты еще раз так сделаешь, я тебя накажу.
– Прошу прощения, мисс Майра, – он растерялся. Он смотрел на меня через плечо (бумага, на которой я чертила, упала на пол). – Похоже, я боюсь щекотки сильней, чем думал.
– Гораздо сильнее. Или, может, я сделала тебе больно. У тебя не очень-то накачанные ноги, согласен?
– Да, да. Я мало тренируюсь… так, летом, иногда…
– Давай взглянем, – с некоторым трудом я стянула с его ног носки. Будь мне свойствен фетишизм по отношению к мужским ступням, как бедному Майрону, я была бы на седьмом небе. Что меня, однако, взволновало в нем, так это был присущий всем представителям сильной половины Америки страх по поводу того, не исходит ли от них дурной запах. На самом же деле запах почти не чувствовался.
– Ты, должно быть, только что из душа, – сказала я.
Он уткнулся лицом вниз.
– Да… только что.
Я тщательно обследовала все пальцы, крепко держа их, словно опасаясь, что какой-нибудь из этих маленьких розовых поросяток вдруг решит сбежать и увлечет за собой всех остальных. Расти, впрочем, не проявлял признаков смущения, разве что тело его несколько напряжено.
– Хорошо, – сказала я, отпуская его ногу. – Ты уже учишься держать себя в руках. Щекотка – это признак сексуальных страхов, ты знал об этом?
Неясное «нет» с конца стола.
– Поэтому-то я и удивилась твоей реакции на мое прикосновение к ступне. После того, что ты говорил в «Быке и петухе», я не могла и вообразить, чтобы ты чувствовал себя скованно с женщиной.
– Я думаю, это от неожиданности, – лучшее, что он мог сказать в ответ. В том положении, в котором он находился, ему было явно не до обычной манеры хорохориться.
– Извини, – проговорила я спокойно, спустив его брюки до колен.
Как я и рассчитывала, он слегка ахнул, но не попытался встать, а только ухватился руками за край брюк в надежде удержать фронт на последнем рубеже.
Передо мной на процедурном столе, словно на пиршестве каннибалов, возвышались хорошо очерченные под скрывавшими их спортивными трусами ягодицы. Сквозь две дырочки, похожие на зрачки, просвечивало тело. Чтобы подразнить его, я просунула палец в одну из дыр.
– Разве Мэри-Энн не чинит тебе одежду?
– Она… не умеет… шить… – голос его звучал неровно, будто запыхавшись после долгого бега. Он, однако, уже был достаточно закален, чтобы встретить последующие мои действия.
Окончательное разоблачение ягодиц проходило в абсолютном, почти религиозном молчании. Они выглядели впечатляюще. Верхний свет был очень ярким, что давало мне возможность рассмотреть некоторые детали, которые я упустила в первый раз у себя в офисе. Крошечная темная родинка сбоку. Красный прыщ между ягодицами, где начиналась растительность. Очень гладкая кожа, покрытая нежным бледным пушком, заметным только при хорошем освещении. Выступившие вдруг капли пота, поблескивающие под сильной лампой. Я могла чувствовать источаемый им запах страха. Он пьянил.
Еще я заметила, что, хотя я стянула его трусы на бедра сзади, он продолжал крепко держаться за них спереди, не давая им опуститься и полагая, что таким образом его честь страдает только наполовину.
Я положила руку на его твердые ягодицы, сомкнувшиеся для противодействия любым посягательствам, и в соответствии со своим планом заметила:
– У тебя нет температуры?
– Нет… я в порядке… – голос звучал едва слышно.
Свободной рукой я потрогала ему лоб; он был покрыт испариной.