Майра
Шрифт:
Завтра я переезжаю. Я сняла домик прямо у каньона Санта-Моника. Великолепные очертания Скалистых гор несколько скрашивают впечатление от нагоняющего уныние вида безжизненной воды, простирающейся за горизонт на запад до самой Азии.
В последний раз я сижу, глядя на гигантскую вращающуюся диву, которая держит свое сомбреро, словно благословляя всех, кто проходит мимо нее.
Я не могу решить, как быть с Мэри-Энн. Я знаю: я хочу, чтобы она жила со мной. Я знаю, что я хочу обладать ею целиком, и телом, и душой; я по-прежнему в смятении, и Рандольф мне не помощник. Он, кстати, решил остаться здесь недельку-другую, но нет сомнения, что одна неделя превратится в целую жизнь. Он создан для Голливуда, и Голливуд создан для него, особенно теперь, когда он открыл для себя «Кафе-мороженое Уилла Райта».
Сегодня утром Рандольф опять оспаривал мою теорию секса, особенно утверждение, что желание обладать телом другого есть всего лишь проявление стремления к власти над другим. Он утверждает, что это только одна из сторон бесконечно сложных человеческих отношений. На сей раз я с ним согласилась. Это правда, кроме власти и силы, нужны нежность и ласка. Майрон никогда не понимал этого, и возможно, ни один мужчина этого до конца не понимает. В то время как женщины инстинктивно нежны, даже в тех случаях, когда они полностью доминируют в отношениях. Как женщину меня тронули страдания Расти. Такая у нас роль: сначала ранить, чтобы потом пожалеть. Не зря древнейшие мифы ассоциировали нас с Судьбой, определяющей жизнь мужчины от пеленок до савана.
Мой прежний опыт оказался никуда не годным в отношениях с Мэри-Энн. Она необыкновенна: этот шарм, эта прелесть, эта удивительная женственность. Я не встречала более никого, кто пробуждал бы во мне столько противоречивых чувств. Даже загадочное женское нутро, безнадежно забытое Майроном, для меня сейчас конец и начало всего, центр мироздания, куда необходимо вернуться не в поисках фаллических следов Расти, а ради собственного приближения к истоку жизни.
Вчера вечером мы обедали с Летицией в «Скандии», отличном ресторане на Стрипе: скандинавская кухня, элегантные посетители, среди которых я узнала четырех настоящих кинозвезд сороковых годов.
Мне понадобился целый день, чтобы уговорить Мэри-Энн пообедать с Летицей, которую она воспринимает только как «другую женщину» Расти. Она согласилась, лишь когда я убедила ее, что Расти просто использует Летицию, ничего больше. О таком подходе мы договорились с Летицией сегодня днем, когда я ненадолго заскочила к ней в офис. Одна рука бедной женщины была стянута тугой повязкой, а в остальном она была в прекрасной форме.
– Это он мне вывихнул, – с гордостью заявила Летиция. – Похоже, что он решил переломать мне все кости.
– И вам действительно все это нравится? – мне казалось немыслимым, чтобы божество принимало мучения от простого смертного.
– Я не представляла себе, что такое секс, пока не встретила этого милого ублюдка. Четыре, пять раз за ночь: на полу, на песке, в ванне… – Ее глаза затуманились. Похоже, что впечатление, которое у меня сложилось о нем в тот памятный вечер, оказалось ошибочным.
Летиция поздравила меня с назначением содиректором Академии. Объявление об этом появилось в газетах в понедельник, так что теперь я стала (и это меня забавляет) фигурой в шоу-бизнесе, который, конечно, всего лишь бледная тень мира кино.
– Да, я надеюсь, с Дядюшкой Баком мы сработаемся.
Бак окончательно сдался, и всю прошлую неделю я полностью управляла Академией. В результате обстановка улучшилась на всех уровнях. Даже Ирвинг Амадеус счел заслуживающими внимания некоторые из моих предложений, в частности по включению кое-каких элементов вакханалий в программу курса древних ритмов.
Я перешла к непосредственной причине визита.
– Как вы знаете, Мэри-Энн живет со мной. И не надо так улыбаться, ничего такого здесь нет и не предвидится. Но я чувствую себя ответственной за бедного ребенка. Поэтому я хотела бы знать, собирается ли Расти возвращаться к ней.
– Будь я проклята, если хоть пальцем пошевелю ради этого, – взгляд ее стал колючим. – Я вцепилась в этого жеребца и буду висеть на нем, сколько смогу.
– Меня это устраивает. А он что думает?
– Мистер Мартинсон! – Она звонко рассмеялась. Пора бы уже мне привыкнуть, что Летиция не глупее меня. Она тоже ухватила его за яйца. – С мистером Мартинсоном мы в прекрасных отношениях, и он уверен, что если кто и должен позаботиться о Расти, так это я.
– Так что, если Расти решит улизнуть…
– Мистер Мартинсон вернет его ко мне, – закончила фразу Летиция с довольным видом. Потом она нахмурилась. – Не сомневаюсь, что он все еще интересуется Мэри-Энн, хотя и не может смириться с тем, что она живет с вами. Он просто ненавидит вас, дорогая. Не знаю, почему. Он мне ничего не говорит.
– И никогда не скажет. Ладно, все это в прошлом. Я хочу пригласить вас пообедать со мной и Мэри-Энн, и я хочу, чтобы вы убедили ее в том, что Расти вас использует и сейчас у него еще кто-то есть.
Летиция засомневалась, разумно ли это, но я заверила ее, что такая тактика будет полезной. И оказалась права. Обед прошел успешно. Мы сидели втроем, как встретившиеся после разлуки школьные подружки. Мэри-Энн скоро простила Летицию.
– Я представляю, что вы должны чувствовать. Я хочу сказать, что он здесь самый лучший, и я не думаю, что какая-нибудь женщина могла бы устоять перед ним.
– Я пыталась, – торжественно сказала Летиция, пряча свои перебинтованные руки. – Видит бог, я пыталась.
– Боюсь, у меня не было шансов удержать его. – Мэри-Энн готова была заплакать, но объединенными усилиями нам удалось расшевелить ее, посоветовав больше не выбирать дружков, помышляющих о карьере звезды, путь к которой лежит через Летицию. Наш аргумент показался еще более убедительным после неожиданного появления одного из популярных телевизионных персонажей, который обнял Летицию и пожаловался: «Ты совсем меня забыла, не звонишь». Такая публичная демонстрация значительности Летиции произвела на меня и Мэри-Энн большое впечатление. Мы были польщены, что теперь принадлежим к числу ее друзей.