Майра
Шрифт:
– Это я во всем виновата, Летиция, – я изобразила смирение. – Во всем.
– Нет, дорогая. Перестаньте себя винить. Может, это и к лучшему. Лично я предпочитаю, чтобы все было в открытую. Такая уж я есть. И поэтому с гордостью заявляю, что люблю Расти и счастлива, что он любит меня!
Мэри-Энн с рыданиями кинулась к машине. Расти попытался было последовать за ней, но руки Летиции обвили его, и он не смог пошевелиться.
– С ней будет все в порядке. Майра за ней присмотрит.
Расти остался на месте и больше не делал попыток догнать девушку.
Потом Летиция повернулась ко мне. Она была великолепна, все выдавало в ней прекрасную актрису в стиле Френсис Ди или Анны Дворак. Она взяла меня за руки и поцеловала в щеку.
– Будь добра к ней.
– Да, Летиция. Непременно. Я знаю.
– Когда она повзрослеет, она поймет, как все это случается. Поймет, что мы все – только глина в руках великого и всесильного ваятеля, – метафора была не самая изящная, но посыл абсолютно верный. – Расти и я нужны друг другу. Так бывает. Мужчина, женщина… Что еще? Это судьба. – Она выпустила мои руки. – Спокойной ночи, Майра.
Я попрощалась и шагнула за Мэри-Энн в темноту. Она сидела в машине и плакала. Я, как могла, старалась поддержать ее, что давалось мне нелегко, поскольку движение на бульваре Сансет было напряженным и приходилось все время следить за дорогой, а водитель я нервный.
Когда мы вернулись домой, Мэри-Энн прикончила остатки джина. Но состояние ее не улучшилось. Ее трясло. Она не могла понять, почему Расти отверг ее и что он нашел в Летиции. Я объяснила ей, что для амбициозного молодого человека вроде Расти попасть в руки Летиции – верный путь к будущей славе.
– Но это так на него не похоже. Он совсем переменился…
– Да, это так. Я хочу сказать, надо смириться с тем, что он живет с ней.
Поскольку она снова ударилась в слезы, а это противоречило моим планам, я обняла ее. Она уткнулась мне в шею. Никогда в своей жизни я не испытывала такой теплоты и такого умиротворения.
– Забудь его, – прошептала я в розовое ушко, пахнущее мылом «Люкс».
Внезапно она выпрямилась и вытерла слезы.
– Я готова его убить, – угрюмо сказала она.
– Ну, ну, не стоит так сердиться, – по-матерински утешала я ее, – что поделаешь, такой уж он есть. Его не переделаешь. Скажи спасибо, что ты обнаружила это сейчас, а не после свадьбы, да еще с кучей детей.
– Я никогда не выйду замуж! Я ненавижу мужчин. – Пошатываясь на ослабевших ногах (она заметно опьянела), Мэри-Энн направилась в спальню.
Я помогла ей раздеться (а помощь ей действительно была нужна), и она благодарила меня за внимание, которое я проявляла, однако, с большой сдержанностью, несмотря на смятение, которое вызвала во мне ее великолепная обнаженная грудь. Она плюхнулась на кровать и вытянула ноги, как балерина. Я сняла с нее колготки, но трусики снять не успела – она натянула одеяло и сказала:
– Я так устала. Комната кружится… – Ее глаза сомкнулись.
Я выключила свет и легла рядом. Осторожно просунув руку под одеяло, коснулась ее груди, той, что была ближе. Она вздохнула во сне: «О Расти…» Разочаровывающее начало! Я положила руку на другую грудь, и тут она проснулась.
– О Майра! Вы трогаете меня совсем как Расти, – она отвела мою руку. – Он тоже очень ласков.
– Ласков? – я вспомнила, что говорила Летиция. – Я думала, он грубый.
– С чего вы взяли? – мурлыкала она в полусне. – Я и любила его потому, что он такой ласковый. Он никогда не станет вас хватать, как другие парни…
Ну что ж, по крайней мере я изменила сексуальное поведение одного из молодых людей, и изменила к лучшему, во всяком случае, для Летиции. Отныне Расти будет снова и снова мстить мне с другими женщинами, не подозревая, какое при этом он доставляет им удовольствие. Жизнь сыграла очередную злую шутку, и в результате я получила совсем не то, к чему стремилась. Я хотела навсегда развенчать и уничтожить Мужчину, а сотворила нечто в десять раз более мужественное, чем то, что было вначале. Я не получила желаемого, но, может быть, подобно Колумбу, я достигла нового, прежде неизведанного берега.
Мэри-Энн не отвергла моей второй попытки поласкать ее грудь… но только на секунду; потом она отвернулась от меня.
– Вы ангел, Майра, и я действительно люблю вас, честное слово. Но я просто не могу… вы понимаете…
– Конечно, я понимаю, дорогая, я действительно понимаю; хотя мне и очень больно оттого, что я отвергнута.
– Если бы вы были мужчиной или мужчина был такой, как вы, я бы с радостью, да, но не так, как сейчас, так я не могу, даже с вами.
Меня обдало таким холодом, что я застыла.
Но с чего мне волноваться? В конце концов упругость ее тела, шелковистость кожи, сила плоти – по большому счету все это не должно вызывать у меня большего влечения, чем вызвало тело Расти; девочка не лучше и не хуже мальчика, а видит бог, мальчиком я овладела. И все же мне следует признать, что в Мэри-Энн есть нечто необыкновенно возбуждающее меня. Есть какая-то загадка: то ли в ней, то ли во мне, то ли в нас обеих, не знаю. Но я должна разгадать ее. Я испытывала определенное удовольствие от того, что поглаживала тело, которое любил Расти, но такого рода победа теперь мало что для меня значила. Мне больше нет до него дела, он для меня больше не существует. Имеет значение только эта девушка.
К счастью, она успокоилась, и я смогла обнять ее. Потом, когда она начала легонько похрапывать, я, сообразуясь с ее желаниями, выбралась из постели и вернулась в гостиную, где и сижу сейчас за ломберным столом, пью джин с тоником и пишу эти строки. Я слишком разбита, чтобы заснуть.
У меня кружится голова от усталости. Я должна получить Мэри-Энн, но только если она сама захочет, а это, судя по тому, как все складывается, невозможно. Я попыталась позвонить Рандольфу, но он не велел дежурному в отеле будить его до утра, ублюдок! Он знал, что мне нужно будет поговорить с ним этой ночью. Очевидно, Диснейленд слишком утомил его.