Майя и другие
Шрифт:
Лурье уехал на пароходе “Гакси” 17 августа 1922 года. Ахматова его провожала:
Кое-как удалось разлучиться И постылый огонь потушить. Враг мой вечный, пора научиться Вам кого-нибудь вправду любить.Лукницкий записал в своем дневнике: “Артур Лурье уезжал от А.А. со слезами”. А Ахматова вслед написала в 1922 году стихотворение “Разлука”:
Вот и берег северного моря, Вот граница наших бед и слав,— Не пойму, от счастья или горя Плачешь ты, к моим ногам припав. Мне не надо больше обреченных — Пленников, заложников,Ахматова осталась жить с Ольгой Судейкиной (та эмигрировала только в 1924 году), но продолжала общаться с Шилейко, который получил служебную квартиру в Мраморном дворце, и когда уезжал в Москву, то за Тапом (Тапа, Тап, Тапуля, Тушин) ухаживала Ахматова или ее к этому времени верные друзья – Павел Лукницкий и Николай Пунин. В черновиках остались строки из стихотворения Ахматовой “Опять подошли «незабвенные даты»”:
Все ясно – кончается злая неволя, Сейчас я пройду через Марсово поле. А в Мраморном крайнее пусто окно, Там пью я с тобой ледяное вино, Мы заняты странным с тобой разговором, Уже без проклятий, уже без укоров… И там попрощаюсь с тобою навек, Мудрец и безумец – дурной человек.А Шилейко в письме своей третьей жене Вере Константиновне Андреевой пишет в Москву: “Потом пришла Анна Андреевна и увела меня обедать в маленький ресторанчик на Екатерининской и после любезной и ядовитой беседы отбыла в Царское – вероятно, совсем”. (Ахматова в это время жила в пансионате в Царском Селе.)
И, опуская все подробности, привожу запись Павла Лукницкого от 23 января 1926 года: “…Пришел (в Мраморный дворец). В столовой друг против друга сидели А. А. и Шилейко – пили чай. (Это было в час дня.) А.А. в шубе, Шилейко в пиджаке. …Можно не любить Шилейко, но нельзя не удивляться его исключительному остроумию”.
Официально брак с Шилейко был по его просьбе расторгнут 8 июня 1926 года.
Запись Лукницкого от 20 июня 1926 года: “А.А. живет материально так: 60 рублей из КУБУ и 50 от Шилейко (на квартиру и Тапа). Квартира стоит 20 с лишним рублей в месяц, 20 рублей А.А. отдает (посылает) А.Н. (матери Гумилева) и Леве – в Бежецк. Кормежка Тапа обходится в 15 рублей. Обед А.А. ничего не стоит (обед у Пунина). Прислуга получает жалованье – 8 рублей. А.А. остается 47 руб. на все расходы”.
Так кому все-таки был подарен в 1922 году сборник Anno Domini?
Лукницкий, который в 1924 году записывал за Ахматовой ее воспоминания, пишет, что Анна Андреевна рассказывала, как в 1918 году ездила с Шилейко в Москву и жила там с ним некоторое время в Зачатьевском переулке. (“Переулочек, переул, гордо петелькой затянул…”)“Пробыли там (в Москве) недолго и совсем вернулись в Петербург. …С того времени я живу в Петербурге безвыездно, два раза я выезжал с тех пор из Петербурга – раз в Бежецк, на рождество 21-го года, и в апреле 24-го года – в Москву и Харьков читать стихи…”
Не думаю, что Ахматова забыла свою поездку в Москву в 1922 году. Значит, поездка была тайной. Но от кого?..
P. S. Почему я все-таки думаю, что книжечка была подарена Артуру Лурье.
К этому времени – к 1922 году – они были вместе уже довольно-таки долго. Но и он оказался, как Шилейко, не легким в быту. Лукницкий, например, пишет, что “Артур Лурье ревновал почерк А.А. Он требовал, чтобы она отдавала свои стихи переписывать на машинке. Если А.А. посылала в журнал свои стихи, написав их своей рукой, он в «неистовую ярость» приходил”.
Или когда в 1922 году Лурье заставил Ахматову бросить службу, то – как рассказывала Анна Андреевна тому же Лукницкому – “Я в библиотеке служила. Говорил, что если не брошу – будет приходить на службу и скандалы устраивать… Потом решил уехать за границу. А я очень спокойно отнеслась к этому. …Когда уехал, стало так легко!.. Я как песня ходила. …Писал письма – 14 писем написал, я ни на одно не ответила… Я написала стихотворение «Разлука» и успокоилась”.
Кое-как удалось разлучиться И постылый огонь потушить. Враг мой вечный, пора научиться Вам кого-нибудь вправду любить. Я-то вольная. Все мне забава, — Ночью Муза слетит утешать, А наутро притащится слава Погремушкой над ухом трещать. Обо мне и молиться не стоит, И, уйдя, оглянуться назад… Черный ветер меня успокоит, Веселит золотой листопад. Как подарок, приму я разлуку И забвение, как благодать. Но, скажи мне, на крестную муку Ты другую посмеешь послать?Марфа Пешкова
Дочь Тимоши
Никогда не думал, что это со мной случится. О том, что у писателя Максима Горького есть внучка Марфа, я, конечно, знал. Да любой, кто переступал порог роскошного шехтелевского особняка на Малой Никитской, в народе известного как Дом Горького, видел детскую фотографию возле кровати писателя. Служители музея поясняли: “Это Марфа, любимая внучка”. Но ведь одно дело знать о ее существовании, а совсем другое – с ней познакомиться.
Зимой 2012 года в Москве состоялась презентация моей книги “Судьба красоты. Истории грузинских жен”. Организаторы спросили, кого из гостей я хотел бы видеть на своем вечере. Я и ответил: Марфу Пешкову. К историям грузинских жен она имела самое прямое отношение – была замужем за Серго Берией, сыном сталинского наркома. Ее свекрови была посвящена одна из глав книги. При этом, признаюсь, не был уверен ни в том, что Марфа Максимовна в эти дни в Москве, а если честно, вообще ни в чем не был уверен. Но через пару дней мне передали ее номер телефона. Оказалось, что Пешкова не очень хорошо себя чувствует, приехать на презентацию книги не может, но позвонить ей можно.
Когда внучка Горького услышала, что речь идет не о ее дедушке (видимо, интервью на тему великого предка уже порядочно успели утомить), а о Грузии и связанных с этой страной женских судьбах, ее голос изменился. Несколько минут Марфа Максимовна расспрашивала меня о книге, а потом неожиданно предложила: “Если у вас есть возможность, приезжайте в гости. Заодно и книгу покажете. Только учтите, я живу не в Москве”. На другой день я уже ехал по Рублевскому шоссе в сторону Николиной Горы. Здесь прошло детство Марфы Максимовны. Сегодня она занимает двухкомнатную квартиру в небольшом поселке, построенном в советские годы для работников местного санатория. Дедушкина дача в Горках-10 давно перешла обратно государству, теперь там закрытый дом отдыха для высокопоставленных чиновников, и даже внучку писателя бдительная охрана не пропускает на территорию. Хотя всего-то и хотелось – посмотреть, осталась ли мемориальная доска на доме, где жил Горький и где прошли самые беззаботные, а потому, наверное, и лучшие годы Марфы Пешковой. Взамен того дома семье дали другую дачу, в престижной сегодня Жуковке, все на том же Рублевском шоссе. Ее Марфа Максимовна продала несколько лет назад. И купила себе небольшую уютную квартирку в поселке в районе Николиной Горы. И квартиру в Испании. Говорит, что хотела, конечно, вернуться в Италию, где она, собственно, и появилась на свет в 1925 году. Но цены на недвижимость в этой средиземноморской стране оказались на порядок выше. Остановилась на побережье в Испании, о чем Марфа Максимовна, к слову говоря, ничуть не жалеет.
Легко сосчитать возраст моей героини. Но не поверить в него. Хотя сама Марфа Пешкова на просьбу раскрыть секрет своей молодости отвечает, что ничего особенного нет, просто нужно во всем соблюдать меру. А восхищения своей красотой и вовсе встречает едва ли не с обидой: “Одна корреспондентка в прошлом году обманом записала со мной интервью, а потом еще и назвала в статье Марфой-красавицей. Это же издевательство! Что я, ничего про себя не понимаю, что ли!” Зная отношение хозяйки дома к красивым словам, молчу. Зато друзья, несколько раз оказавшись вместе со мной у Пешковой, не выдерживают и обрушивают на Марфу Максимовну соловьиные трели восторга. А потом говорят мне: “Мы видели Историю”. Интересно, что бы они сказали, расскажи я им о том, что три года назад, аккурат на момент нашего знакомства, у Пешковой была серьезная травма – перелом шейки бедра. Несколько лет она пыталась починить ногу в наших больницах. Но слышала от врачей лишь совет заглянуть в паспорт и радоваться тому, что имеет возможность передвигаться хотя бы с палочкой. Тогда Марфа Максимовна обратилась к врачам испанским, и те сделали-таки операцию. “А как бы я иначе могла отправиться на свадьбу своей внучки? – удивляется моему очередному восторгу Пешкова. – Не с палочкой же!”