Майя и другие
Шрифт:
Что же касается мадам де Стаэль, то она исчезла именно тогда, когда освободилась ее вилла. То ли заперлась в своем помещении, а то ли вообще уже поселилась там, наверху, в загробном доме, где должна была умереть (потеря личности и внешности же, как в земле!) и заново родиться.
Три дамы обменивались напряженными домыслами. Ведь здесь вершилась (частично) и их судьба. Ну вот как, как они там решают эту проблему снятия возраста до определенного момента? И не получится ли из мадам де Стаэль новорожденной миллиардерши? И не подменят ли ее какой-нибудь выписанной из Франции молодой внучатой племяшкой
Эти вопросы недаром угнетали тройку тезок великих писателей. Дамы ведь тоже считали свои миллионы. На их глазах происходил эксперимент. Ожидался, по непроверенным данным, приезд ученых с программой безоперационного вмешательства. Работа в гормональной сфере и с ДНК.
Когда мадам де Стаэль исчезла, исчез и Фернандес. По словам врачей, его отправили обучать вновь принятых деревенских подростков в дальнем филиале. Каторжные работы.
– Ибо, – главврач улыбался, – только с этим условием нам разрешено функционировать тут.
Мадам де Стаэль, однако, вернулась через неделю.
Сказала, что это был всего-навсего ретрит. То есть уход в молчание плюс голод.
Теперь она стала оживленней, посмеивалась над громовыми шуточками мисс Занд.
Но главное, что с ней произошло, – она явилась из своей виллы на завтрак розовая и свежая, как будто выспалась за всю жизнь. Она потеряла десяток килограмм, это было ясно видно.
И хотя ее туловище все еще оставалось оплывшим, лицо претерпело гигантскую метаморфозу. Никаких отеков и синяков под глазами! Никаких обвислых щек. Ровная шея. Ей можно было дать полтинник! Что есть цветущий для женщины возраст! Правда, бабьё заметило, что она немного странно себя ведет. Оглядывается, облизывается, чавкает, полезла пальцем в ноздрю. Горбится! Никаких следов воспитания! Все, над чем работают в цивилизованных странах с детьми раннего возраста, пропало. Она чешет голову, под мышками и (иногда) спину. Достает рукой до лопатки. Возит ногами, как будто все время пытается устроиться поудобней. То есть беспокойна, не так, как раньше была, статуя Свободы.
Покончив с десертом, бабы присели к ней за столик. Она удивилась, вытаращилась, скорчила рожу, отклячив подбородок. Они стали ее спрашивать:
– Как вы себя чувствуете? Что у вас?
Она ответила, обратившись к леди Кристи:
– Бабуль, сколько время?
Та, пораженная, бестолково улыбаясь, полезла за телефоном.
Мадам де Стаэль протянула руку (никаких жилок у пальцев) и схватила телефон, стала рассматривать.
– О, “Нокия”. У меня тоже такой был. Старье. Я уронила в это… в унитаз, когда встала. У меня много их. Ну ладно, бабушки, пока.
И она забросила телефон подальше.
Леди, теряя челюсти, кинулась подбирать разбросанные детали.
Занд ласково спросила:
– О, мадам де Стаэль, а сколько вам лет?
– Шестнадцать уже, – отвечала та, вставая.
– Вы сошли с ума! Семьдесят восемь вам, – воскликнула, мило тряся головой, фройляйн Пруст.
– Мне восемь, – наморщив нос, сказала мадам де Стаэль. – Или шесть, не помню. А ты кто?
Подруги сидели оцепенев.
– Старая жопа, – заключила мадам де Стаэль.
– Ты отдала им все свои деньги? – спросила мисс Занд.
– Хрен им, а не деньги, – отвечала эта малолетка, заключенная в довольно немолодое и толстое тело. – Я им дала такую… это… просто карточку. Они стали спрашивать это… ну… код, а я не знаю.
– Ты одну карточку им отдала?
– Они спросили, это… а где остальные.
Каждый раз она останавливалась, как будто забывая слова.
– А ты?
– Мне жалко, что ли.
Старухи переглянулись.
– А у тебя тут за сколько заплачено?
– А я знаю? За год, кажется. Я не хочу тут. Задолбало. Ребят никаких нету.
– А Фернандес?
– А где он? Я его люблю! Я не могу, просто не могу! (Она заплакала.) Где он? Фернандес, Фернандес!
– Это надо у главного врача спрашивать.
– Я та-ак люблю его… Соскучилась прям. Фернандес… Я его найду тут, это… как там… он в лесу. Его это… прячут.
– Ты одна не ходи. Там леопарды.
– Прям.
Она действительно теперь говорила как шестилетний – и довольно дикий – ребенок.
– Ты спала с Фернандесом? – спросила мисс Занд голосом врача.
– Я спала с Фернандесом.
– Ну и как тебе было? (Они переглянулись.)
– Было это… очень тяжело, он на меня лег, и было – как это – оч больно. Но я, это… плакала, не плакала.
Старухи, кивая как завороженные, смотрели на мадам де Стаэль – ее лицо и тон все время менялись. Вдруг она сказала, совершенно осознанно, как будто перейдя на другой язык:
– Я понимаю, о чем вы. Но мои банкиры еще давно мне сказали, что заблокируют эти карточки при первой же попытке взять деньги без кода. А код мне не сообщили, ясно? Не считайте меня идиоткой. Мне уже четырнадцать лет.
Бабки, проверявшие в последние дни свои финансовые возможности, чтобы тоже пойти на омоложение, сидели буквально как пораженные громом. В то же время им явно хотелось побежать к главному врачу, сообщить ему о результатах.
Однако его не было, кабинет оказался закрыт.
К ужину возбуждение достигло предела, тем более что никто ничего не объяснил – и к тому же мадам де Стаэль явилась в верхний ресторан уже сорокалетней теткой, правда, такой же толстой. Она отказывалась узнавать старух, которые, наскоро проглотив что дали (микроскопические порции, Мишлен четыре звезды вегетарианский), прошли мимо нее и поздоровались. А когда они, как бы ослепленные новым зрелищем, вернулись, она встала и без слов удалилась, толстая, нелепая, с прыщавым подростковым лицом и тремя подбородками.
И больше ее в санаториуме не видели.
Главный врач появился через два дня, озабоченный. Прилетала на вертолете полиция. Мадам де Стаэль исчезла. Что-то произошло.
Три дамы пошли наверх, к тому объекту в джунглях. Ворота оказались не заперты, и посетительницы осторожно проникли на чужую территорию. Крышу уже настелили. Окна дома были плотно закрыты жалюзи. На газоне виднелись следы огромных колес. Вертолет?
Вернувшись, дамы посетили главного врача, и мисс Занд, лидер, задала вопрос напрямую: