Мазарини
Шрифт:
Об Италии Джулио вспоминал только с Анной. Он знал, насколько это для него опасно, в отличие, скажем, от герцога де Невера, проведшего ранние годы в Италии. Герцог был приставлен к утреннему и вечернему туалету короля. Во всеуслышание и при Людовике, и в окружении «золотой молодежи» двора он любил рассказывать о прелестях жизни в Италии. А когда заговаривал о Риме, ему требовалось не меньше часа, прежде чем закончить. Герцог называл Вечный город своей дорогой отчизной, и всем окружающим было заметно, что он считал абсолютно ничем все удовольствия французской столицы по сравнению с римскими. Людовика, в будущем создателя самого образцового двора в Европе, такие высказывания очень злили. Первый министр Франции был вынужден предупредить де Невера, что не при помощи таких средств
Анна Австрийская настолько доверяла Мазарини, что старалась занимать второе после него место возле короля. Она желала, чтобы Людовик больше времени проводил с кардиналом, слушал его советы и оказался способным жить и править впоследствии без нее. Джулио очень ценил такое отношение. Свою благодарность королеве он выразил и в завещании, где оставил ей оправленный в диадему прекраснейший из всех своих бриллиантов под названием «Роза Англии». Другим подарком возлюбленной министра являлись работы итальянских художников, украшавшие его кабинет.
Анна пережила Джулио Мазарини всего на четыре года. Все эти годы без него она чувствовала себя одинокой, потерянной, опустошенной и больной. Королеве-матери при сыне – единоличном правителе своего государства – уже нечего было делать. К тому же у нее развивался рак груди. Остаток своей жизни некогда красивейшая женщина Европы провела в монастыре Валь де Грае, куда перевезла все подарки своего возлюбленного. Она скончалась 20 января 1666 года.
Однако главным выражением любви к королеве была забота Мазарини о своем крестнике – Людовике XIV. Незадолго до смерти Людовик XIII назначил кардинала опекуном будущего короля. Эта обязанность выполнялась кардиналом весьма добросовестно. Конечно, немалую роль здесь играло честолюбие Джулио, но он по-настоящему любил Людовика, сумел увидеть его достоинства и недостатки и воспитать прежде всего государственного деятеля, что требовалось временем.
Не все это понимали: «Он (то есть Мазарини. – Л. И.)полагал, что, сколько бы Его Величество ни стяжал славы, он обязан ему большей ее частью. Его претензии были совершенно беспочвенны, поскольку, за исключением фортификации, какую он повелел ему преподать, если бы все зависело лишь от него, король бы вырос великим невеждой. Министр не дал ему никакого мэтра для обучения множеству вещей, необходимых великому принцу; напротив, он поступал с ним, как те обезьяны, что душат малышей, якобы осыпая их ласками, поскольку, под предлогом страха за его здоровье, он вскармливал его в такой беспечности, что если бы Его Величество имел дурные наклонности, ему было бы отчего сделаться королем, подобным последним королям… династии Меровингов; но, слава Богу, его счастливая натура оказалась сильнее того скверного воспитания, какое ему было дано… без чьей-либо помощи он сделался тем, кого мы видим в нем сегодня».
Людовик XIV был человеком среднего ума, но больших возможностей, способных развиваться в благоприятных условиях. У него всю жизнь не существовало хобби, не проявилось никаких талантов. В литературе, наряду с признанием его величия, широко распространен себялюбивый и бездушный образ этого короля. К этим недостаткам прибавлялись еще последствия пережитых им в детстве страхов Фронды.
Мазарини был тонким психологом – это позволяло ему оставаться первым министром до самой смерти, и именно это дало ему возможность понять Людовика. Кардинал оказался превосходным воспитателем. Он предпочитал, чтобы его питомец приобщался в первую очередь к делам, а не отдавался полностью схоластическому образованию. Жизнь учит лучше – таков был принцип его воспитания.
Не кардинал спровоцировал гражданскую войну: игра могла стать смертельной для него и для Франции. Но впоследствии он понял, что время смуты лучше всякого другого опыта окончательно сформировало интеллект, память и волю Людовика. Фронда превратила ребенка во взрослого короля, а Францию – в образцовое по тем временам королевство.
С самого начала первый министр настроился на то, чтобы дать своему крестнику прежде всего профессию монарха, обучить его в первую
Французский король, несмотря на все издержки своего правления, был человеком долга. Вопреки приклеившейся к нему поговорке – «Государство – это я», он считал государство несравненно выше себя как личности. Королевское ремесло он исполнял добросовестно: в его представлении оно было связано с постоянным трудом, с необходимостью соблюдения церемониальной дисциплины, сдержанности в публичном проявлении чувств, строгого самоконтроля. Даже развлечения его были во многом государственным делом – их пышность поддерживала престиж французской монархии в Европе. Легко ли выносить публичную жизнь на глазах всего народа? Его бедная жена Мария-Терезия всех своих шестерых детей была вынуждена рожать на глазах у всего двора.
Но мог ли Людовик XIV не превысить меру, необходимую для разумного управления государством? Мог ли он не наделать политических ошибок? И было ли его правление спокойным и уравновешенным? Ответим однозначно: нет. В итоге он тридцать четыре года вел опустошительные для Европы войны, он изгнал гугенотов – цвет французской буржуазии – из своей страны, он опустошил государственную казну, он стал для французов олицетворением «короля-тирана», способствовавшего широкому распространению тираноборческих идей, приведших к Французской революции. Но мог ли предвидеть все это Джулио Мазарини? Трудно сказать определенно – записок по этому поводу кардинал не оставил. Наверное, нет. Путь с вершины всегда ведет вниз. Мазарини почти добрался до вершины, приведя туда Людовика, тот же достиг ее, немало постоял на ней и начал спускаться.
Как же сам воспитанник относился к своему опекуну? Положительно, можно сказать, он даже любил его. Однако высказывался король о своем первом министре по-разному. Вот одно из этих высказываний: «Хаос царил повсюду… Все имевшие высокое рождение или высокий пост привыкли к бесконечным переговорам с министром (Мазарини. – Л. И.),который сам по себе отнюдь не испытывал отвращения к такого рода прениям, более того, они были ему необходимы; многие вообразили, что у них есть право на нечто, что якобы должно соответствовать их достоинству; не было такого губернатора, который не испытывал бы отвращения к занятию текущими делами, любую просьбу сопровождали или упреками в прошлом, или намеком на будущее недовольство, о котором заранее предупреждали или которым даже угрожали. Милости скорее требовали и вырывали силой, чем ожидали… милости не подразумевали более обязательств. Финансы, обеспечивающие деятельность всего огромного тела монархии, были полностью исчерпаны, причем до такой степени, что едва ли можно было представить себе источник их пополнения».
Здесь Людовик явно зол, но его можно понять. Трудно молодому, красивому и здоровому монарху видеть, что его государством вместо него управляет другой человек – не принц крови, не аристократ и более того – иностранец. Но обида проходила, оставалась благодарность – ведь кардинал оставил ему по завещанию огромную сумму, которой хватило и на покупку Дюнкерка, и на бесконечные войны, и на приведение финансов в порядок, и на непомерные расходы двора.
Король и спустя десять лет, когда были написаны секретарями Людовика XIV, а им отредактированы и завизированы эти строки, посредственно разбирался в финансовых вопросах. В 1661 году он только начинал знакомиться с этой сферой государственного управления. Источники пополнения финансов трудно было себе представить в большей степени из-за некомпетентности короля, чем из-за их отсутствия. Всегда легче искать виновников экономических неурядиц, чем реформировать экономику.