Мажор
Шрифт:
Заложники оказались теми, кто нам нужен. И вот с ними как раз и случился конфуз...
Журналистка рванула в один из домов, типа вещи у нее там. Заскочила в дом, а там сами понимаете - картина еще та... Выскочила и давай блевать, а ведь кричали ей: "Стой!". Я вот даже по-английски.
– Что вы за звери? Разве так можно с людьми?
– это она еще тело Аслана не видела.
– Вы же не люди - вы животные...
– Егор, чего она там лапочет?
– Рогожин повернулся ко мне.
– Переведи.
Перевожу, он
– Они ее в яме держали, не мы...
– Ну, они негодяи, а вот мы маньяки...
– И что нам, по ее мнению, надо было сделать?
– Говорит: арестовать, передать властям и судить...
– Она что, больная? Их почти в три раза больше было!
– Она говорит, что мы варвары и все такое... Дура, в общем!
– А может мы не успели? Их уже того!
– Рогожин почесал в затылке.
– Не переводи.
– Да ясно. Юмор разумеем. Да и мужики вроде нормальные, хоть и помятые, - киваю на еще двух заложников мужеска полу.
Командир криво усмехнулся:
– Хрен с ними, уходить пора...
Легко сказать, уходить! Как тут уйдешь, если ребята нашли склад с оружием и килограмм пятьдесят взрывчатки. К чему-то готовились, сволочи... Решили рвануть, ну вот такие мы загадочные, ни себе не людям... Ну как ни себе, прибарахлились чуток: гранаток взяли и так по мелочи. Трофеи, однако. Ох-хо-хох... Знать бы заранее, чем нам этот фейерверк выльется...
Расскажу в общих чертах, сил нет вспоминать все эти подробности. Не знаю, откуда взялись "духи", может мимо шли, может к Аслану. Но на взрыв они среагировали. Первой жертвой стал Ваня. Не успели мы пройти и трех километров, как ушедшие в головной дозор Саня и Ваня напоролись на засаду. Так вышло, что Иван первым увидел прицелившегося в Сашку "духа" и закрыл его собой. Саня открыл бешеный огонь и попер врукопашную. Одного он застрелил, а двух...
– Береги себя, брат, не держи зла!
– С уголка рта Вани стекала струйка крови, но глядя на коленопреклоненного Саню, он попытался улыбнуться.
– Зачем ты это сделал, зачем? Что доказать хотел?
– Сашка наклонился над умирающим напарником.
– Зачем?..
– Дурак ты, Саня, я за друга смерть принимаю! Это лучшее, что я сделал. Я тебя там ждать буду, - Ваня поднял замутненный взгляд вверх.
– Только ты не спеши, внуков вырасти. Обещаешь?
– Да! Сын будет, Ванькой назову.
– Спасибо дру...
Так погиб Иван. Закрыл собой человека, которого ненавидел. Умер с улыбкой на лице, осознавая, что спас ДРУГА!
Когда мы, прочесав близлежащие кусты и ощетинившись стволами подошли к месту скоротечного боя, Саня плакал над телом своего врага-друга. Посмотрев на нас глазами, полными слез, произнес:
– Он закрыл меня...
Мы молчали; слов не было. Наша первая потеря оглушила нас и только сейчас многие поняли, что война не игрушка - здесь теряют друзей! Мы стояли потерянные, не зная, что
– Хорошо погиб!
– мы все разом повернулись, уставившись как на чумного.
– Что смотрите, может, кто знает более достойную смерть, чем закрыть грудью боевого товарища?
– Степаныч перекрестился.
– Самопожертвование! Он теперь там, вместе с такими же героями. Гордитесь, что служили вместе с ним, а ты, Санек, погибнуть теперь не имеешь права...
Соорудив носилки, положили тело Ивана и понесли. Скорость продвижения упала. В начале нас тормозили гражданские: и так не великие ходоки, а тут еще плен, плохая кормежка, усталость. Теперь добавилась необходимость нести тело. Оставить его мы не могли, ведь если его найдут раньше, чем мы вернемся, даже представить страшно, что сделают с ним...
Так мы и шли, пока боковой дозор не обнаружил врага. Завязался бой. Вот откуда столько их взялось, как прорвало! Ну, точно, что-то готовилось. Прижали нас по взрослому, с гражданскими не оторваться. Воевать? Никаких патронов не хватит. Их почти сотня, а нас одиннадцать: три гражданских, и тело нашего товарища. Саня предложил остаться задержать, но Рогожин на корню зарезал инициативу. Это понятно. Эмоции в таком деле первый враг - сгинет зазря.
– Товарищ старший лейтенант, позвольте мне остаться!
– Милославский, ты что, с дуба рухнул?
– Никак нет! Командир, вы мне пару рожков еще подкиньте и гранаток побольше. Смотрите, место какое: не обойти, не объехать - только в лоб! Вы же знаете меня, если надо, днем с огнем искать придется. Я постреляю, побегаю, растяжек наставлю. Замедлятся, никуда не денутся. А я потом схоронюсь. Хрен найдут.
– Ой, сладко поешь, сержант!
– Рогожин вытер рукавом лицо.
– Только это ведь не игра, где можно переиграть. Жизнь она одна, брат. Сгинешь - за понюшку табаку.
– Всех ведь положат, а мне сорок минут продержаться, а там вертушки придут. Ну а погибну, хоть за дело. От пули оно почетней, чем от передоза.
– Какого, на хрен, передоза? Ты чего, сержант, перегрелся?
Меня охватила веселая ярость. Я приблизился вплотную к лицу Рогожина:
– Я - мажор, командир, папенькин сынок, вся моя жизнь - сплошное паскудство. Я только здесь человеком себя почувствовал, рядом с этими парнями. И если сдохну, чтоб они жили, значит так надо. Но я выживу, назло всем выживу, - я рванул душащий меня ворот комка.
– Чего ж ты не при штабе то?
– Сперва по глупости, а потом назло отцу, но я не жалею...
– Ладно! Но с тобой останется Тунгус, его тоже днем с огнем...
Когда группа собралась уходить, я окликнул Рогожина:
– Если не выживу, напишите отцу, что я умер... Достойно.
Кивает мне:
– Твой отец может гордиться тобой! Только не мастак я писать. Ты уж уважь командира, выживи...