McCartney: День за днем
Шрифт:
Пол: «Я чувствую, что Линда сейчас с нами!»
30 апреля — открытие выставки «Paul McCartney Paintings» в немецком городе Зиген (Seigen). На суд зрителей Пол впервые представил 73 картины! Организатор показа, владелец галереи — Вольфганг Саттнер (Wolfgan Suttner).
Пол: «Есть такая расхожая фраза: «В 40 лет жизнь только начинается». Однако, когда я подошел к этому возрасту и огляделся, то понял, что со мной ничего особого не происходит. И это, признаться, меня сильно разочаровало. Тогда я сам решил начать делать что — то новое и подумал, что мне понравилась бы живопись. Я стал рисовать и почувствовал, что мне это доставляет удовольствие.
Когда же поднакопилось достаточно картин, естественно, встал вопрос о выставке. Мне тут же прислали приглашения ведущие галереи мира. Однако никто из них даже не удосужился посмотреть на картины! Главное для них было то, что их нарисовал Пол Маккартни! Еще бы ведь я — суперзвезда!
Меня все это ужасно расстроило. А если мои работы — хлам?! Да вы хотя бы поинтересуйтесь ими! Я не хочу, чтобы их воспринимали как работы знаменитости. Мне нужно, чтобы меня оценили как художника. Конечно, если мои картины чего — то стоят…
Так вот, однажды мне позвонил владелец маленькой провинциальной немецкой галереи — Вольфганг Саттнер. И он сказал мне золотые слова: «Пол, я слышал, что вы пишите картины. Мы можем их выставить, но я должен вначале посмотреть их. Хоть наша галерея и маленькая, но мы трепетно относимся к своей репутации». Вот это — настоящий профессионал! Он приехал в Англию, и мы вместе отобрали картины».
НЕ ЗНАЮ, КАЖЕТСЯ, ПОХОЖЕ НА ДИВАН…
Отрывок из интервью, которое Вольфганг Саттнер взял у Маккартни
— Увлекался ли ты рисованием до того, как начал заниматься живописью?
— Я очень
Видишь ли, я был тем парнем, у которого выходили шикарные голые бабы, и для мальчишек это было очень заманчиво, так что они делали мне заказы. Да и вообще я всегда с удовольствием рисовал, особенно карикатуры.
Мне нравится линия, не обязательно содержание. Я люблю быстрые, очень спонтанные линии. Мне нравится окружность, пара глаз, рот, выразительные черты в лицах, так что я занимался этим довольно много.
— А теперь ты делаешь подготовительные рисунки для своих картин?
— Нет, обычно не делаю. Все самое интересное происходит на холсте, когда я рисую красками…
— Делаешь ли ты зарисовки предметов, которые тебе встречаются?
— Да, одна из тех вещей, которые я подметил у многих художников задолго до того, как всерьез взялся за живопись, заключается в том, что они часто не знали, что рисовать, и подолгу раздумывали над этим. Поэтому я постарался отыскать какие — нибудь приемы, чтобы преодолеть это, поскольку я чувствовал, что если у меня появится желание рисовать, то я не хочу по три часа в беспокойстве топтаться перед чистым холстом.
Чтобы живопись была удовольствием — а это для меня необходимо, — я должен выучить кое — какие приемы.
Я слышал, например, как де Кунинг чертил на холсте углем имя друга, а потом поверх него писал большую абстракцию — главное было сделать на холсте какую — то отметку, с чего — то начать. Я много общался с де Кунингом, и он всегда давал мне такие маленькие подсказки. Я думаю, он тоже не желал терзаться от беспокойства. Он хотел «исследовать случайность». Когда я не знаю, что рисовать, одна из моих уловок — просто пойти погулять и поискать какие — нибудь интересные предметы; и если я, например, на пляже, то могу подобрать бутылки, раковину или просто приглянувшийся мне кусок деревяшки.
Потом я иду домой, рисую его и, может быть, пускаю его летать по небу или что — нибудь в этом духе, и этого достаточно. Но я бы не стал сидеть и делать предварительные эскизы. Я бы попытался нарисовать его прямо на холсте.
— Ты не намечаешь композицию с помощью линий?
— Нет, композиции складываются или не складываются прямо на холсте. Это происходит чисто интуитивно. Я стал использовать такую маленькую уловку: делаю на холсте пятно — может быть розовое или коричневое, или красное вместе с белым, или коричневое с белым — просто для того, чтобы с чего — то начать.
Я разговаривал с одной знакомой художницей, и она сказала, что это называется «убить холст». Мне очень понравилась эта фраза. Есть что — то волнующее и агрессивное в этой идее: если ты беспокоишься, тогда убей холст. Если он беспокоит тебя, убей его.
— Убийство холста подводит к принципу случайности. У тебя есть другие приемы?
— Да, я много читаю и слушаю, что говорят другие люди. Допустим, если картина начинает мне надоедать, я иногда беру и переворачиваю ее, потому что я слышал, что порой композиция от этого выигрывает. Мне нравится переворачивать картины на бок, мне нравится, когда они работают в любом положении как абстракции.
Бывает, я позволяю краске стекать по холсту, потом переворачиваю его, и краска течет уже в другом направлении, и образуется занятная форма. И тогда я работаю над этой формой. Но в основном я действую наобум, просто беру и провожу линию. Если она мне не нравится, стараюсь ее изменить.
Почти всегда из этого что — то получается, и тогда я следую дальше за этой линией, ищу в ней подсказки, как сыщик ищет улики. Часто мне кажется, что по — настоящему мне доставляет удовольствие само использование краски, нанесение ее на холст. Иногда акт наложения краски на холст для меня самодостаточен. Это удовлетворяет меня интеллектуально: сам по себе цвет или смешение цветов, или их контраст друг с другом.
— Ты пишешь картины уже давно. Когда все началось?
— В 40 лет. Хотя нет, намного раньше. У меня есть картины, которые я нарисовал еще в детстве… Мне всегда это нравилось: художественная атмосфера и идея самому стать художником. Точно так же меня всегда привлекала идея писать песни, идея побыть наедине с собой и создать некую иллюзию, некое волшебство…
У меня было много живописных идей — и это неудивительно, если ты много лет работал над обложками альбомов, над фильмами, и даже в звуках, в музыке, мы часто говорили терминами изобразительного искусства: о звуке слишком темном или слишком светлом, или о звуке монахов на далеком холме…
Я подумал: «Хорошо, раз я хочу быть художником, что мне теперь делать?» Начнем с того, что я совершенно ничего не знал.
Я не знал, какой мне нужен холст, какие краски… До сих пор у меня было чувство, иррациональное чувство, как у тех людей, которые думают, например: «Такие, как я, не ездят верхом» или «Такие, как я, не плавают». В моем случае это было: «Такие, как я, не пишут картин». И я подумал: «Откуда у меня взялось это убеждение?» И понял, что это стереотип, внушенный через общество: считать, что раз я не учился в художественной школе, то я не имею права писать картины. Я решил, что от этого стереотипа неплохо бы избавиться…
Тут многому нужно учиться, и для меня это удовольствие. Раньше, например, покупая в магазине угольный карандаш, я спрашивал просто угольный карандаш, не уточняя, какой мне нужен: твердый, средний или мягкий — но теперь я понимаю разницу…
Для меня в живописи очень много пересечений с музыкой. Главное, может быть, в том, что, не получив музыкального образования, а пройдя через все и научившись всему самостоятельно и с Битлз, я усвоил некоторые полезные вещи.
Я узнал, что хорошо быть спонтанным, что хорошо быть основательным, хорошо иметь что — то, что вдохновляет тебя, хорошо быть в отличном настроении, и все эти вещи переходят в живопись. И еще, не стоит слишком беспокоиться, если новая идея все не приходит. Ты можешь просто пойти погулять, не надо на этом зацикливаться.
Так что мой опыт в сочинении песен помог мне сделать первые шаги в живописи. Часть проблем, которые возникают у начинающих, мной уже были пройдены…
Однажды, когда я был в студии де Кунинга, он решил подарить нам с Линдой картину и предложил самим выбрать, какая нам больше нравится. Мы могли бы выбрать какой — нибудь большой — большой холст, но ведь он был наш друг, поэтому мы решили взять что — нибудь недорогое, но со значением, и мы выбрали маленькую картину, которую он сам вставил в раму.
Это был «снимок». Он часто с помощью газеты снимал с холста лишнюю краску. Прикладывал газету к холсту, а потом снимал. И иногда «снимок» ему нравился больше, чем сама картина. И вот мы разглядывали этот «снимок», и мне он напоминал большую лиловую гору. Я сказал: «Я рискую показаться наивным, Билл, но что это такое?» А он говорит: «Не знаю, кажется, похоже на диван. Как по — твоему?»
Эта очаровательная наивность: его не интересовало, что это; он считал, что это похоже на диван, но тут же спросил: «Как по — твоему?» Нечто вроде: «Твоя догадка не хуже моей». И я подумал: «Это здорово, значит, я смело могу рисовать».
— На тебя оказывали влияние другие художники, например экспрессионисты, фовисты, кубисты, Магритт, Кли?
— Мне действительно нравится Кли, но он не вдохновлял меня. Скорее, на меня сильно повлияли Матисс, Ван Гог, Пикассо и Магритт.
— И все же, если я правильно понял, ты отдаешь предпочтение более спонтанным художникам, не таким, как Магритт, а скорее таким как де Кунинг?
— Когда речь идет о том, что я делаю, и что меня увлекает в живописи, я думаю, что очень спонтанная, разнузданная манера де Кунинга и «исследование случайности» для меня более интересны.
Скажем, мне было бы сложно выбрать, какую купить картину, потому что мне нравятся очень многие, но если бы я выбирал, какому стилю следовать, мне было бы интересней иметь дело с де Кунингом.
— У тебя есть любимый английский художник?
— Бэкон…
— А бывает, что импульсом для творчества тебе служат какие — то особые предметы или особые эмоции?
— Да, мне нравятся случайные находки. Я люблю элемент случайности в жизни, и мне кажется интересным, что современная наука начинает изучать это — теорию хаоса.
Мы
В случае с «кельтскими» картинами, я просто просматривал книгу и увидел там эти лица, сделанные лишь несколькими линиями, как у современных мультипликаторов. Однако это был не Дисней, а кельт, долбивший кусок камня тысячелетия тому назад…
Кельты мне тем более интересны, что после них не осталось никаких записей, они ничего не записывали. И никто не знает имени художника. Мне нравится этот ореол тайны, потому что порой, когда знаешь о вещи слишком много, это портит ее.
В детстве ты точно не знаешь, как вещи устроены, и поэтому для тебя они окружены какой — то магией. Ты вырастаешь, изучаешь их, а потом говоришь: «Как скучно!» В твоем воображении все интересней. Например, я люблю приземленные вещи. Однажды я ехал по дороге и заметил, что впереди все машины забирают в сторону, чтобы объехать какой — то предмет; я тоже забрал в сторону и обернулся посмотреть, что это такое, и оказалось, что это железное колесо от фургона. Просто большое ржавое колесо. Я вернулся и подобрал его… Оно было просто симпатичной формой и подходило для моего «исследования случайности». Я подумал, что кто — то должен его взять, у него должен быть хозяин. Так что я привез его домой и нарисовал с него картину, стараясь передать цвет ржавчины. А фоном ему сделал голубое небо, повесил его среди облаков — этакий отголосок Магритта. Летать — более благородное занятие для колеса. Это было героическое колесо…
— Я хочу спросить тебя о тех двух вымышленных героях, о которых ты как — то говорил: Блэндини и Луиджи. Блэндини — это твое «alter ago»?
— Да, одно из них — у меня их несколько. Я говорил тогда о страхе творчества. Одна из моих целей — чтобы живопись была мне в радость. Я люблю смешивать цвета, и всегда, когда я это делаю, я воображаю себя мистером Блэндини…
Зато каждый раз, когда выдыхаюсь, я начинаю думать: «Чего ради я этим занимаюсь?» или «Зачем я развожу краску по этой штуковине?»
Так вот, если я не нахожу никакого ответа, тогда появляется этот вымышленный герой, Луиджи, который содержит ресторан. У него есть альков в ресторане, маленький альков, и туда нужна картина. Он просит меня: «Пожалуйста, мистер Блэндини, нарисуйте Луиджи картину для его ресторанчика». И я всегда думаю: «Ага, это для Луиджи!» Потому что нарисовать что — нибудь для Луиджи — это моя уловка.
В одном знаменитом фильме есть сцена, где писатель сидит за пишущей машинкой перед чистым листом бумаги, печатает что — то, потом берет лист, мнет и бросает в корзину; камера показывает корзину, а в ней — миллион клочков бумаги; камера снова показывает писателя, и ты понимаешь, что он ужасно неудовлетворен тем, что делает. Вот в таких случаях необходим ресторанчик Луиджи. Если у тебя ничего не выходит, ты говоришь: «Ладно, для Луиджи это сойдет, он любит такие картины; ему понравится просто смесь красок». Этот прием помогает раскрепоститься.
Я думаю, что многие молодые художники, посмотрев на то, что было создано до них, теряются, и им становится страшно браться за кисть. Потому что они смотрят на Рембрандта и думают: «Наверняка я никогда не стану таким хорошим художником, как он».
— Правда, что у тебя были проблемы из — за твоей известности?
— Да, я знаю многих актеров и певцов, которые занимаются живописью. Такие, как Тони Кертис. Я знаком с Тони и видел его картины; он по — настоящему любит живопись, и он очень серьезный художник… Но беда в том, что для людей он не художник, а «звезда, которая рисует»… Вот почему я так долго не выставлялся. Мне никогда этого не хотелось, потому что я чувствовал, что главным будет мое имя, а не мои картины.
Вот и получилось, что годы и годы я просто рисовал, но мне всегда не хватало обратной связи… Чтобы люди могли сказать: «Это мне не очень нравится». Или: «То, что ты сделал вот здесь этой линией, это хорошо»…
Критиков я обычно не читаю. Не читаю, потому что вижу, что часто люди просто делают себе на этом карьеру. Критические статьи говорят не столько о тебе, сколько о самом критике.
— Я вижу, что очень важный принцип в твоей работе — отталкиваться от процесса письма, а не от замысла. Композиция или тема вырастают из непосредственного процесса, изнутри.
— В конечном счете, это основано на теории — что бы ты ни делал, это будет иметь некий смысл, потому что ты как бы распечатываешь информацию из компьютера в твоей голове. Осознаешь ты это сам, или нет.
4–5 мая — Маккартни вновь в студии «Abbey Road No.2».
На этот раз вместе с Гилланом, Грином, Уоткинсом и Мэттаксом он записывает еще две песни для своего рок — н-ролльного проекта: All Shook Up и Try to Not Cry. (Пейс в это время был на гастролях с Deep Purple.)
20 мая — в Лондоне, в отеле «Dorchester», Пол получает очередную награду для Линды — «Linda McCartney Award for Animal Welfare».
13 июня — журнал «FMH» публикует список самых сексуальных женщин 1998 года. Среди них на 89–месте Стелла Маккартни!
5 июля — по «ВВС Radio 2» сюжет, посвященный новому альбому Пола Run Devil Run. Причем в эфире впервые прозвучала и песня оттуда: I Got Stung. Ее представил публике Джо Браун!
18 июля — в капелле «Charterhouse School», графство Суррей, Англия, состоялась мировая премьера хорального посвящения Линде — A Garland for Linda.
На концерте прозвучало 9 произведений английских композиторов, среди которых и новое творение Пола — хоральная композиция Nova.
Исполнители — Joyful Company of Singers. Также были исполнены хоровые версии битловских песен: Lady Madonna, Fixing a Hole, And I Love Her, Here, There and Everywhere и Let It Be.
20 июля — Ливерпуль. Пол побывал в своем родном городе и открыл детскую площадку в память о Линде.
8 августа — В Кливленде открылась выставка фоторабот Линды — «Linda McCartney's: Portrait an Era». Это первая музейная выставка в Штатах после ее смерти. На ней представлено 47 портретов рок — звезд.
8 сентября — От лондонской платформы «Waterloo Station» по туннелю, проложенному по дну Ла — Манша, отправился межконтинентальный пассажирский поезд.
Это был вовсе не первый рейс состава, просто в преддверии выхода ремастированной версии битловского мультфильма Yellow Submarine все 18 вагонов были раскрашены в желтый цвет. Сам же состав был остроумно наречен «Желтая подводная лодка».
9 сентября — в Нью — Йорке Пол принимает участие в очередной церемонии вручения «MTV Music Awards». Примечательно, что в ходе церемонии Мадонна в знак признательности встала перед Маккартни на колени!
15 сентября — «Неделя Бадди Холли» на этот раз проходит в Нью — Йорке. Во время выступления легендарной группы Crickets на сцену вышел и Маккартни, спев вместе с ними композицию Rave On. По мнению некоторых особо зорких наблюдателей, Пол ограничился исполнением одной вещи по причине отсутствия переднего зуба, которого он лишился за три дня до этого во время празднования дня рождения Стеллы все в том же Нью — Йорке.
Впрочем, зуб, утраченный, как утверждают очевидцы, при попытке сгрызть французскую булку, сам по себе был искусственным. Настоящего Пол лишился еще в 1966 году, когда катался на мопеде в несколько приподнятом состоянии, после собственного дня рождения.
17 сентября — В Лос — Анджелесе в зале «House of Blues» презентация нового альбома Маккартни для фанов. Мероприятие окрещено «Listening Party». (Что — то вроде «Вечеринка, на которой можно послушать новый альбом».)
Мероприятие началось в 8 вечера, когда через динамики народу прокрутили альбом Run Devil Run. В 21 час президент «Capitol Records» вручил Маккартни награду за то, что во всем мире было продано более 60 миллионов его альбомов. Далее он объявил рекламный фильм о работе Пола над диском. После демонстрации фильма на сцену поднялся сам Маккартни.
Он вспомнил о том, как Битлз под руководством Джорджа Мартина записывали свою первую пластинку, а затем ответил на несколько вопросов.
19 сентября — В Лос — Анджелесе, в «Paramount Studios», состоялось «Paul McCartney and Friends: PETA's Millenium Concert», ежегодное мероприятие устраиваемое «РЕТА» («Люди за этичное отношение к животным»).
Пол был ведущим этого шоу и лично представил актрису Памелу Андерсон, которая первой была удостоена специальной награды «Linda McCartney Memorial Award» за вклад в дело защиты прав животных. Стелла Маккартни тоже получила премию за «Прекращение использования одежды, изготовленной из натурального меха, в индустрии моды».