Мчс для разбитых сердец
Шрифт:
— Я не… — приятно было увидеть растерянность, не все же мне.
— Да ладно, что у ж там. Тимофей ваш сын, я все понимаю. Извините, но я хочу поскорей закончить этот кошмарный день и хоть несколько часов поспать, — конечно, портить отношения с родителями будущего мужа неразумно, но и терпеть необоснованные подозрения не улучшат их.
— Таисия, если хотите могу до дома подвезти, такси вот-вот подъедет, — Евгений вмешался в наш разговор останавливая конфликт. Думаю, что, как и я, Иван Петрович был благодарен за это.
— Спасибо,
Евгений оказался сообразительным мужчиной, с разговорами не лез, до дома не провожал. Но на прощание сказал, что в случае чего могу ему звонить и всунул в руку обрывок бумажки с номером телефона.
Дома перепуганный Фей сидел посреди коридора. Чистого коридора. Пока поднималась вспомнила, как Тим рассказывал о разгроме, устроенном котом, и где-то в глубине души молилась, чтобы было чисто. Молитва была услышана.
Не успела закрыть дверь, как он в три прыжка подбежал ко мне и запрыгнул на руки дрожа и мурча, или он от мурчанья дрожал.
— Ну что ты маленький, я тебя не брошу. Откуда в тебе такие страхи, м? — ничего не ответив малыш начал облизывать мою шею и лицо до куда мог дотянуться. — Ну-ну, хватит, мой хороший, пойдем я тебя покормлю и ляжем спать. Устала так, что еле говорю.
Удивительно, но к еде он едва притронулся, побежав следом за мной в спальню. Я же ничего не хотела, кроме сна. Столько потрясений за сутки. Мне нужно время чтобы все переварить.
В обнимку с котом провалилась в сон.
Утро встретило головной болью и мокрой подушкой, наверное, во сне плакала, но что снилось совсем не помню.
— А не плохо это мы поспали, а Фей? Сутки почти. Ох, черт! — вскочила с кровати побежала в коридор в поисках телефона.
К счастью мне звонила лишь Элеонора Михайловна. Точно, я же занятия пропускаю. А еще конкурс. Придется сегодня поехать с утра поговорить с ней. Я уже могу ее обрадовать тем, что идея есть и модель тоже. Надо взять эскиз показать ей.
— Вот. Поэтому, Элеонора Михайловна, мое обучение опять откладывается на неопределенный срок, — пока все рассказала устала.
— Эскиз покажи, — ее сдержанность помогала мне держать себя в руках, не опускаясь до соплей и слез. В самом деле, чем они помогут? — Идея мне нравится. Но, Тасенька, уход в академку — это неправильно.
— Но почему? Врач же сказал…
— Я помню, что он сказал. Но у меня к тебе вопрос, чем лично ты поможешь своему жениху?
— Эм, не знаю… буду рядом. О, я же курсы массажа окончила, буду ему делать! — как я могла о них забыть-то. Поговорю с врачом и помогу любимому.
— Сомневаюсь, что тебе это позволят делать. Но, даже, если предположить такой вариант, это не будет у тебя занимать столько времени. Ты спокойно сможешь совмещать и учебу, и помощь жениху.
— Но…
— Тася, ты уже взрослая и должна понимать, что травма жениха — это не шутки. Ему нужна квалифицированная помощь, которую ты дать не можешь. Прости, что говорю так грубо, но лучше это сделаю я, чем другие. Твой Тимофей сильный мужчина и он себе не простит тебя прикованной к его кровати. Так, что моя дорогая, подбирай сопли и работай над конкурсной картиной и над эссе за пропущенные занятия.
— Элеонора Михайловна.
— Нет, Тасенька, второй раз терять время я тебе не позволю. Сегодня, конечно, езжай в больницу, а завтра — на занятия и два эссе. Я лично проверю.
В больницу приехала не в самом радужном настроении. Пусть Элеонора Михайловна была во многом права. Но как она не понимает, что сейчас у меня нет сил на учебу и работу?
В коридоре к родителям и Евгению добавилось еще четыре мужчины, если я правильно понимаю, то это его коллеги. Окинув всех взглядом поздоровалась. На родителей было стыдно смотреть. Вчерашние эмоции улеглись, зря я так нагрубила, можно было и мягче сказать.
— Таисия, — Иван Петрович выглядел так же, как и я, растеряно. — Прости, я вчера наговорил лишнего. Был не прав. Перенервничал. Я очень рад, что ты здесь.
— И вы меня простите, — робко улыбнулась и осмелилась посмотреть ему в глаза. В них не было вчерашнего холода, лишь тепло и усталость.
— Вот и славно. Сейчас доктора дождемся и, надеюсь, увидим Тимофея.
Ожидание затягивалось, впрочем, доктор точного времени и не назначал. Все молчали и старались друг на друга не смотреть. Только Иван Петрович что-то шептал жене на ухо, наверное, успокаивал, выглядела она не очень. Мне даже хотелось у пробегающих медсестер успокоительного попросить, но не решилась.
Из палаты Тимофея вышел доктор.
— Доктор, скажите, а Тимофей уже знает? — Надежда Егоровна озвучила и мои мысли.
— Конечно, он же не чувствует ног. Я не стал ему врать и сказал тоже, что и вам вчера, — окинул нас внимательным взглядом. — Всей толпой к нему идти не надо, сначала родители, потом невеста, а потом друзья.
Вновь ожидание. Господи, но сколько можно-то? Я так хочу к нему, сказать, что люблю и буду рядом, чтобы ни случилось. Вместе мы обязательно со всем справимся. Иначе и быть не может.
В конце концов дверь открылась, и я увидела Надежду Егоровну еще более бледной, а Иван Петрович сжал губы в одну линию и смотрел так, словно вся жизнь рухнула в один момент.
Взяв себя в руки прошмыгнула в не успевшую закрыться дверь. Слова застряли в горле. И дело не в обстановке палаты и капельницы. И даже не в невероятной бледности любимого. Тимофей лежал на боку с пугающей решимостью в глазах.
Сердце ухнуло в пятки. С таким выражением к смертной казни приговаривать, а не любимую встречать.