Меч Аркаима
Шрифт:
– Да – подтвердил Муса, и они обнялись.
– Алим, живой? А я уж думал – конец тебе!
– Это ты спасибо скажи старшему сержанту Иванову. – Ответил за чеченца Григорий Тарасович. – Научили его в десанте часовых без шума снимать.
Пётр шагнул навстречу к Мусе, выпрямился по военному, приложил руку к бейсболки, перевёрнутой козырьком назад, и представился:
– Старший сержант ВДВ – Пётр Иванов!
Балкарец тоже вытянулся, расправил плечи, приложил правую руку к своей панаме, а нож взял в левую руку:
– Старший сержант погранвойск – Муса Бирюкаев!
И они обнялись – армейское братство оказалось сильней межнациональной розни, они как-то не подумали, что один русский, а другой – кавказец, почти боевик и они совсем недавно были по разные стороны баррикад. Сейчас они были солдаты одной армии!
Муса подошёл к Алиму, стал хлопать его по рукам, обнимать:
– Алим, Алим, а я думал, что всё! Зарежут моего мальчишку! И, главное, сделать ничего нельзя было.
Чеченец смущенно улыбался и молчал.
– Да, Алим даже не заметил, как его освободили – сообщил Пётр.- Такой шок был у парня! Я уж и того дебила нейтрализовал, а он всё идёт вперёд, пока Григорий Тарасович у него на пути не встал, только тогда остановился.
– Ладно, хватит обниматься – сказал Григорий Тарасович. – А то сейчас опомнится твой приятель, Муса. И прибежит сюда с автоматом и покрошит всех нас в мелкую капусту. Надо очень быстро отсюда уходить! Собирайте палатку, тушите костёр! А ты, Белка, сторожи, тявкнешь, если, что! Да и Алим быстрее отойдёт от шока, если чем-то будет заниматься.
– У них лагерь где-то недалеко! – сказал Муса, - Там ещё двое.
– Тем более надо уходить! Значить, их всего четверо. Расклад в нашу пользу! Правда, у них «Калаш» есть, и, хорошо если один!
Костёр потушили сразу, что бы у бандитов не было ориентира, если они решат вернуться.
И при свете фонариков помогли Мусе и Алиму собраться.
Через полчаса они были уже далеко от того места, где лишились жизни два бандита Герыча.
Алим потихоньку пришёл в себя. Поинтересовался: как вообще это могло случиться? Ему объяснили, что жизнь вообще полна разных неожиданностей, как приятных, так и не очень.
– Жизнь, вообще, штука интересная! – добавил Муса. – Это тебе не «Три мушкетёра»!
ГЛАВА 18
– Стой, Пронька, стой, слушай! – Клычгерий матерно выругался, он всё злился на себя за своё поспешное бегство. – Куда мы так резво несёмся? За нами никто не гонится! Они сами боятся моего «Калаша», слушай. Они же не знают, что в нём всего два патрона! Наверное, сами удирают с того места. Где Каблук, как думаешь?
Пронька в темноте пожал плечами (говорили они на блатной фене, перемешанной с матом):
– Завалили Каблука! Пацан тот жив. Я видел: он вышел с теми двумя чужими.
– Похоже на то, слушай! Гады! Ничего, Муса, я тебя ещё встречу! – прошипел карачаевец.- Клянусь, ты умрёшь очень медленно! Я тебя на кусочки резать буду!
Пронька достал из внутреннего бокового кармана телогрейки электрический фонарик, включил его и они побрели по направлению к своей стоянки.
Вскоре сквозь ветки деревьев они увидели проблески света от костра. Это была их стоянка и там их ждали.
Двое у костра напряжённо смотрели в темноту, прислушиваясь к шагам из леса.
Из темноты на свет костра шагнули злой Клычгерий и усталый и не менее злой Пронька.
Кацо вопросительно посмотрел на своего вожака.
– Что? Засада! – на своём жаргоне ответил Герыч. – Не один там Муса – четверо их! Завалили наших пацанов, слушай, гниды!
Он сел у костра, достал сигареты, прикурил от горящей ветки, с наслаждением затянулся:
– Водку давай, слушай! – выпуская дым, сказал. – Помянем.
Даг, как самый младший, достал водку, перелитую в пятилитровую канистру, разлил по кружкам. Молча выпили, закусили быстрорастворимым сахаром.
– Отсюда надо уходить – сказал Клычгерий. – У них, вроде как, собака – найдут.
– У них точно собака – белая – подтвердил Пронька.
Предводитель бандитов мрачно посмотрел на Проньку и продолжил:
– Ничего они искать не будут, слушай, ни какого золота, пока нас не завалят. Поэтому надо их завалить раньше, кроме Мусы. Он нам всё-таки покажет, где золотишко!
Клычгерий, он же Герыч, молчал и думал не уронил ли он своего авторитета в глазах того же Проньки? Не слишком ли позорно он бежал от Мусы? С другой стороны, всё произошло довольно быстро, и это было единственно правильное решение. Чуть он помедли, и Муса бы его достал своим ножом! Откуда он у него взялся, интересно? Не лежать же мёртвым из-за какой-то мифической чести или того же авторитета с перерезанным горлом или дыркой в печени? А если Пронька подумает что-нибудь не то, так он ему сам глотку перережет!
Он усмехнулся своим мыслям и сказал Дагу:
– Наливай! Чего на неё смотреть, слушай!
Выпили ещё, закусив всё тем же сахаром. Потом – ещё. В пересчёте на граммы, бутылку выпили.
Из темноты раздался пронзительный свист, и большой камень шлёпнулся возле костра. Чем-то опасным дыхнуло из леса. Животный ужас охватил сидевших у костра людей. Темнота вокруг колыхалась и таила в себе что-то опасное. Что-то неведомое и жуткое ходило вокруг них в темноте леса и швыряло время от времени камни. Неведомое нечто вызывала безотчётный страх, и пригибало к земле. «Господи!» - шептали каждый на своём языке, вдруг вспомнив о Боге, Пронька и Кацо. Пронка хотел было перекреститься, но рука налилась свинцовой тяжестью и не слушалась.
Даг смотрел куда-то в лес большими от ужаса, чёрными, ничего не понимающими глазами.
А ничего и никого не боявшийся и веривший только в себя да в свою удачу Клычгерий с горечью подумал, что он и не мусульманин и не христианин и взывать о помощи ему не к кому. Зато стало понятно, что такое ад. А мусульманский он или христианский – значение не имело.
Через несколько минут, показавшиеся вечностью, страх внезапно исчез.
После пережитого ужаса выпили ещё одну условную бутылку – канистра опустела на литр в этот вечер.