Меч Бедвира
Шрифт:
Лютиен пришел в ярость и уже собирался объявить, что является сыном эрла Бедвидрина, рука юноши потянулась к мечу, а с уст его чуть не сорвалось приказание пятиться вместе с фургоном до самой переправы. Но молодой человек предусмотрительно подавил свою гордость, напомнив себе, что сейчас не лучшее время для того, чтобы открыть свое имя. Он простой рыбак или фермер, и ничего более.
— Ну, ты уберешься, или мне сбросить тебя в воду? — рявкнул циклоп и слегка прищелкнул вожжами, заставляя упряжку из двух лошадей подойти на два шага ближе к Ривердансеру. Все три лошади недовольно пофыркивали.
Несколько
Фургон покатился следом, причем жирный купец постоянно высовывал голову и визгливо кричал:
— У меня нет времени, не то я бы остановился и поучил тебя приличным манерам, ты, грязный мужлан!
Он взмахнул мягкой, пухлой рукой, и возница поднял кнут, посылая вперед упряжку.
Лютиену понадобилось много раз глубоко вздохнуть и сосчитать до пятидесяти, чтобы смириться с оскорблением. Наконец он покачал головой и громко рассмеялся, возвращая прекрасное чувство радости жизни. В конце концов, какая разница, за кого его приняли? Он знал, кем он был и почему позволил себе уступить, и только это имело значение.
Ривердансер рысцой преодолел мостик и двинулся по дороге, заворачивавшей к северу, чтобы миновать крутой холм, и Лютиен быстро выкинул происшествие из головы. Однако чуть погодя, когда юноша оглянулся назад с холма, он заметил, что повозка купца движется по параллельной дороге, всего в паре сотен футов от него. Фургон вновь остановился, и на этот раз возница-циклоп оказался лицом к лицу с самым любопытным созданием, которое Лютиену Бедвиру приходилось когда-либо видеть.
Причиной остановки послужил хафлинг, представитель расы, довольно редко встречающейся так далеко на севере Эриадора. Он ехал верхом на рыжем скакуне, больше напоминавшем осла, чем пони, благодаря своему почти лишенному волос хвосту. Одежда хафлинга казалась еще более примечательной, чем его конь. Хотя наряд выглядел весьма поношенным, Лютиену он показался верхом моды. Пурпурный бархатный плащ с капюшоном свободно струился по плечам из-под длинных коричневых локонов. Спереди он открывал взору голубой дублет без рукавов, из-под которого виднелись пышные белые рукава шелковой нижней туники, туго перехваченные в запястьях. Парчовая перевязь, прошитая золотом и украшенная кисточками по всей длине, шла через его грудь слева направо, завершаясь еще большей кисточкой, колокольчиками и петлей, предназначенной для рапиры, которая сейчас находилась в руке, одетой в зеленую перчатку.
Его бриджи, как и плащ, сшитые из пурпурного бархата, на середине икры встречались с зелеными чулками с шелковым верхом, украшенными позади бантами. Огромная шляпа довершала картину. Ее широкие поля с одной стороны загибались вверх, а сзади болталось длинное оранжевое перо. Лютиен не мог разглядеть черты лица, но заметил, что хафлинг носил аккуратно подстриженные усы и эспаньолку.
Лютиен никогда раньше не слышал о хафлингах с растительностью на лице и не мог даже представить себе кого-либо в подобной одежде, восседающего на осле, или пони, или как там называлось это животное, угрожая рапирой купеческой повозке. Юноша направил Ривердансера вниз, к берегу, желая незамеченным подобраться поближе под прикрытием низких кустов, чтобы полюбоваться зрелищем.
— С дороги, говорю, или я растопчу тебя! — рычал дюжий возница-циклоп.
Хафлинг рассмеялся, вызвав улыбку и на губах Лютиена.
— Да ты что, не знаешь, кто я? — негодующе вопросил крошечный грабитель, и его густой акцент подсказал юноше, что хафлинг был родом не из Бедвидрина и вообще не из Эриадора. В устах хафлинга «ты» звучало как «ти-ы-ы», а «не» превратилось в двусложное «ни-е-е». — Я — Оливер де Берроуз, — объявил необычный разбойник. — Грабитель с большой дороги. Вы попались и должны сдаться без борьбы. Я сохраню вам жизнь, но ваши монеты и драгоценности объявляю своей собственностью!
«Гасконец», — решил Лютиен, поскольку он слышал много анекдотов, рассказчики которых подражали подобному акценту.
— В чем дело? — нетерпеливо закричал купец, высовывая жирное лицо из повозки. — В чем дело? — спросил он другим тоном, бросив взгляд на Оливера де Берроуза, грабителя с большой дороги.
— Легкая задержка, мой повелитель, — ответил циклоп, бросая грозный взгляд на Оливера. — Ничего больше.
— Разберись с этим! — воскликнул купец.
Циклоп продолжал глядеть через плечо, хотя голова купца уже скрылась в фургоне. Затем тварь развернулась, сделав это неожиданно и резко, в руках у него, словно бы ниоткуда, возник огромный меч, и циклоп взмахнул им над головой хафлинга. Лютиен затаил дыхание, считая этого потрясающего воображение Оливера де Берроуза покойником, но левая рука хафлинга с молниеносной быстротой метнулась вперед, сжимая кинжал с большим лезвием и защитной, в виде корзины рукояткой, — леворучный кинжал, так называли это оружие.
Оливер резко повернул кинжал и зацепил меч циклопа у самой рукоятки. Продолжив движение, он отклонил меч в сторону, а затем неожиданным выпадом заставил оружие вырваться из руки одноглазого и отлететь на дюжину футов от них. Рапира Оливера рванулась вперед, ее острие зацепило верх кожаной куртки циклопа. Клинок угрожающе согнулся в каком-то дюйме от голой шеи одноглазого.
— Крысенок! — прорычал циклоп.
Разбойник вновь расхохотался.
— Мой папа — хафлинг, и он всегда говорил, что гордость хафлингов обратно пропорциональна их росту, — ответил Оливер. — И я уверяю тебя, — продолжил он после драматической паузы, — я очень короткий.
На мгновение, казалось, возница потерял дар речи. Лютиен, скорчившийся за кустами, едва не лопаясь от смеха, сомневался, смог ли циклоп вообще осознать смысл сказанного.
— Насколько глубоко может воткнуться мой прекрасный клинок, как ты думаешь? — спросил Оливер с коротким смешком. — Итак, сегодня у меня удачный день, я выиграл и ваши монеты, и камешки.
Однако, к удивлению хафлинга, вместо единственного охранника-циклопа перед ним оказалось шестеро, поскольку еще несколько одноглазых выскочило из двери фургона, а двое даже вылезли откуда-то из-под днища. Незадачливый грабитель, осознав, что шансы стали слишком уж неравными, ослабил давление рапиры и закончил свое блестящее высказывание совсем не так, как собирался: