Меч и корона

О’Брайен Анна

— Верно…

— А как я стану восхищаться вами!

— Вы говорите искренне?

— Конечно.

Людовик хлебнул еще вина, вытер губы тыльной стороной ладони.

— Ну, тогда я так и сделаю. Тулуза снова станет вашей.

Я забрала у него кубок, поставила на столик, поцеловала мужа в губы.

— Какой у меня могучий супруг! Мой победоносный государь… Я ясно вижу, как острие вашего меча касается шеи графа Альфонсо и тому не остается ничего, кроме как вернуть Тулузу…

Под моими поцелуями губы его потеплели. Он с удивительной силой обхватил мои плечи. Бедром я почувствовала, как совершается у него восстание плоти, как

затвердевает его мужественность.

— Людовик… — томно вздохнула я, едва отрываясь от его губ.

Бог был им доволен и позволил успешно довести дело до конца. Правда, длилось это слишком недолго, но все же Людовик оставил во мне королевское семя. Ничего особенного я не почувствовала. А как иначе, если его интерес к женщине в лучшем случае едва теплился и проходил очень скоро? Тело мое никак не откликнулось на свершившееся, а в душе осталось лишь удовлетворение тем, что удалось вообще побудить супруга к такому подвигу. Все время я молилась о том, чтобы утроба моя не осталась пустой.

— Благодарю вас, Элеонора.

И с тем Людовик уснул.

Клянусь Пресвятой Девой, Данжероса! Ты ради вот этого поставила на карту свою репутацию?

Глава шестая

Людовик стал готовиться к походу, причем так этим воодушевился, что потряс меня, поверг в ужас мать, а королевского советника привел в совершенную ярость. Я даже не предполагала, что король примет мой совет так близко к сердцу, а действовать станет так стремительно. Мне казалось, что потребуется куда больше одной ночи на моем ложе, дабы разжечь в его сердце горячую ненависть к Тулузе, однако же Людовик так жадно ухватился за повод к военному походу, как голодный кот бросается на птичку, готовую вот-вот упорхнуть. Против этого плана выступили многие, и свое несогласие они выражали громко и горячо, но Людовик остался глух к их доводам.

— Скажите же мне, во имя Всевышнего, для чего нам делать графа Тулузского своим врагом?

Аббат Сюжер, в ярости, что Людовик принял решение, даже не потрудившись посоветоваться с ним, умел сохранять издевательскую маску почтительности. Он высказывал сомнения в том, что поход, который обойдется дорого, принесет Франции сколько-нибудь ценные плоды.

— Оттого что у него нет права на эти владения, — отвечал ему Людовик. — Тулуза принадлежит Элеоноре.

— Вам дали дурной совет. — Аббат скользнул неприязненным взглядом по моей фигуре, потом снова посмотрел на Людовика. — Да разве вы не понимаете, государь, что вассалы в этом вас не поддержат? Они откажутся дать своих рыцарей. Никому из них не хочется иметь у себя под боком обозленного соседа. А никаких споров с Тулузой у нас нет.

— Я разгромлю графа Альфонсо, господин мой аббат. Более он уж не будет ничьим соседом, и гнев его никого не станет тревожить.

— Я молю Бога, — беспомощно развел руками аббат, — чтобы он счел вас достойным победы, государь.

— Я сам попрошу Его об этом. Мне Он не откажет.

А что Аделаида? Она себя почтительностью не утруждала.

— Вы никуда не отправитесь, мой сын.

Вот тут она допустила ошибку. Я увидела, как у Людовика напряглось лицо.

— Отправлюсь, мадам.

— Людовик! Вы должны прислушаться ко мне, даже если не желаете принимать во внимание советы аббата Сюжера.

Ха! Аделаида так ничего и не поняла. Людовик прислушивался ко мне, и в Пуатье мы отправились с ним вместе — я приготовилась ожидать там

все время, пока Людовик будет собирать войска. Мне всем сердцем хотелось бы отправиться с ним и дальше на юг, в глубь моих владений, и это искушение прогоняло прочь из моих жил проникшую было туда северную вялость, однако произошло чудо. В ту единственную ночь, когда я рисовала перед Людовиком радужную перспективу победы над Тулузой, его обладание мною, сколь бы кратким и мимолетным оно ни было, принесло свои плоды. Истечения мои прекратились, а по утрам начались приступы дурноты.

Да славится Пресвятая Дева! Я смогу родить наследника для Франции и для Аквитании.

Восторг от этой мысли поддерживал меня в часы утренних страданий, когда в животе у меня все переворачивалось, а рвота появлялась при одной только мысли о еде. Людовик проявлял умеренное сочувствие, но мысли о предстоящей великой победе поглотили его целиком. Я же старалась умерить возникшие у меня циничные расчеты. Появление наследника придаст мне еще больше веса при дворе и позволит перетянуть на свою сторону даже тех, кто поныне видел во мне лишь нежеланную пришелицу с Юга. Никто не посмеет бросить на меня косой взгляд, когда я рожу королю сына.

Даже аббату Бернару — и тому придется умерить пыл своих обличений.

Пока же Людовик занимался только тем, что готовился свершить ради меня славное завоевание. Я вышла из своей опочивальни, прижав к губам льняной платочек, и слышала, как он увлеченно излагает свой план: Тулузу захватит врасплох, заморит голодом и тем принудит к сдаче. Несмотря на свое недомогание, я сумела понять, что для осады Людовик собирается употребить слишком мало осадных орудий. Да и своей численностью войско отнюдь не впечатляло. Неужто весь поход так незначителен, так плохо подготовлен? Однако же Людовик был преисполнен такой уверенности, что и я не видела никаких причин, по которым он не смог бы одержать победу. Если граф Альфонсо не будет ожидать вторжения, он окажется не готов, и вся кампания может завершиться быстро. Людовик возвратится ко мне, исполненный храбрости и мужской гордости.

Быть может, это торжество заставит его меньше времени проводить на коленях перед иконами.

— Я вернусь и положу Тулузу к Вашим ногам, — пообещал он. — А Альфонсо притащу на коленях, дабы он вымаливал у вас прощение.

Я поцеловала Людовика на прощание и поспешила к раковине: дурнота меня одолела.

Сколько прошло времени до возвращения Людовика? Две недели? Три? Со стен Пуатье мы увидели тучу пыли и поняли, что осада не увенчалась успехом. В любом случае мы догадались, чем все кончилось, задолго до того, как я увидела растерянного и огорченного Людовика. Слухи шли быстрее, чем войска Капетингов. Граф Альфонсо был предупрежден и поджидал неприятеля. Он поспешно возвел мощные укрепления — рвы и насыпи, ограды из заостренных кольев, — достаточные, чтобы отразить нападение немногочисленного войска Людовика.

А что же мой благородный и могущественный король Франции, такой честолюбивый, опьяненный своей гордостью и предчувствием скорой победы? Людовик не предпринял даже символической попытки штурма, сразу же повернул обратно и, не спустив с тетивы ни единой стрелы, попятился в Пуатье. Вслед ему граф Альфонсо показывал нос, стоя на стенах замка, жители Тулузы осыпали громкими насмешками отступающего неприятеля, а воины делали выразительные непристойные жесты.

Альфонсо даже не мог поверить в то, что ему так повезло.