Меч и корона
Шрифт:
Страсти Господни! Уж я-то сумею сыграть свою роль куда убедительнее, чем Людовик.
Меня тоже короновали. Я была так этим захвачена, что кровь быстрее заструилась в моих жилах. Слишком молодая, слишком неопытная, я тогда искренне верила в то, что эти исполненные таинства символы: корона, миро, святая вода — хоть что-нибудь да значат. Разве может быть такое, что они не принесут мне счастья и довольства? В те дни сердце мое было полно надежды, а Людовик старался изо всех сил, чтобы пребывание в Бурже запомнилось мне навсегда.
Клянусь Пресвятой Девой, оно мне запомнилось!
Чтобы произвести впечатление на меня, а заодно и на своих вассалов, Людовик заказал настоящий шедевр. В разгар коронационного пира
— Я приказал сделать это ради вас, — просиял улыбкой Людовик, жестом подзывая слуг ближе.
Они взгромоздили на стол передо мною шедевр — громадный пирог, политый глазурью, на глиняной подставке. Он являл собой точное подобие замка, с башнями и зубчатыми стенами, как Мобержон. Это и впрямь был шедевр: окружающий замок ров устлан зелеными листьями, а на башнях развеваются украшенные лентами знамена с выдавленными на них fleurs j’de lys. Людовик, сияя от удовольствия, взмахнул рукой, призывая отрезать верхушку.
— А что там внутри? — спросила я.
Сласти? Цветы? Какое-то необыкновенное изделие из драгоценного сахара [35] ? А может быть, даже изукрашенная самоцветами небольшая корона, под стать той, которую совсем недавно возложили на мою голову?
— Сейчас увидите…
Повар провел ножом по окружности. Я подалась вперед. В зале все замерли в ожидании. Верхушку подняли целиком…
Я задохнулась от восторга.
Послышались радостные, восхищенные возгласы дам — с громким шумом крыльев на свободу из заточения вырвалась целая стая маленьких певчих птичек. Они тут же расселись на стропилах зала, под самым потолком, а некоторые, особенно напуганные, летали над столами. Дамы визжали, придерживая руками нарядные покрывала, мужчины выражали свой восторг громкими одобрительными возгласами. Птицы, еще сильнее испуганные всем этим шумом, стали бестолково носиться по залу с пронзительным писком, забрызгивая своим пометом столы, наряды и яства.
35
Сахар тогда получали лишь из сахарного тростника, произрастающего в жарких странах. В Европу он попадал через Ближний Восток и стоил невероятно дорого, так что позволить себе много сахара мог разве что король, и то по торжественным случаям.
Я хохотала взахлеб, до икоты. Сначала, кажется, просто таращилась, не в силах прийти в себя от изумления. А чтобы спрятаться от беспорядочно носившейся стаи птичек, готова была забраться под стол.
— Вот ведь дьявольщина! — воскликнул с грубым хохотом Рауль де Вермандуа.
— Ваше величество! — укоризненно произнес аббат Сюжер, сохранивший, несмотря на все происходящее, полагающееся его сану достоинство.
Бедняга Людовик! Если он надеялся услышать мелодичные трели, то его постигло жестокое разочарование. Громкий немузыкальный писк птичек лишь усиливал царивший в зале хаос. Но этим дело не закончилось. В руках самых нетерпеливых гостей появились арбалеты, раздались взрывы хохота баронов, и арбалетные болты полетели в неожиданные цели, что было небезопасно. Впрочем, если учесть обстановку, стрелками они оказались отменными. Бароны, в числе которых находились и мои собственные вассалы, восторженным ревом встречали каждое попадание. Птички стали падать на пол, где их тут же хватали столпившиеся в ожидании поживы псы.
Я смотрела на все это с нарастающим смятением. Истерически захихикала Аэлита.
— Ну-у-у, Людовик… — Я напряженно искала нужные слова, преодолевая свое отвращение к бессмысленному кровопролитию, преодолевая жалость к беззащитным птичкам. — Зрелище удалось на славу!
Людовик уже
— Я вовсе не на это рассчитывал.
Разумеется, не на это. Но он, значит, недостаточно все обдумал? Штук сорок птичек, если не больше, сперва заключенные в пирог, а затем вдруг выпущенные на свободу, неизбежно должны были вызвать хаос.
— Уберите их отсюда, — распорядился король, когда прямо передним на стол упала с отчаянным писком маленькая раненая птичка.
— Как их можно убрать? — спросила я, теперь уже сердито. — Если вы запасетесь терпением, ваши бароны перебьют их почти всех.
Зрелище воистину вызывало жалость. Повсюду кровь, смерть, трупики несчастных птиц. Я старалась не обращать внимания на смешки и издевательские реплики гостей, которые были еще достаточно трезвы, чтобы насмехаться над постигшей Людовика неудачей. Угомонились все лишь после того, как шальная стрела впилась в плечо какого-то невезучего оруженосца.
Бедняга Людовик!
Даже лучшие его намерения оборачивались полной катастрофой.
Когда Людовик торжественно обменивался с каждым из своих баронов положенным поцелуем мира, я вздрогнула от дурных предчувствий. Он не родился быть вождем и никогда им не станет.
В первые же недели после коронации мне сделалось очевидно, что я переоценила свои силы, когда задалась целью заставить супруга проявлять внимание ко мне. Король по-прежнему уделял мне, как и самым неотложным делам государственного управления, самую малую толику времени — когда этого невозможно было избежать. В его мире безраздельно царил Всевышний. Бог требовал от него любви, требовал неуклонно выполнять все церемонии и обряды, Бог определял распорядок его дня. Нет, когда наши пути пересекались, Людовик неизменно радовался этому. Не стану отрицать, что он был со мною всегда добр и ласков. Целовал в щечку, делал подарки. Иной раз целовал и в губы, гладил по волосам, при этом смотрел восхищенным, полным радостного удивления невинным взором, как будто не мог поверить в то, что ему вообще досталась жена. Иногда я не видела его по многу дней кряду.
Бог свидетель, я была очень терпеливой. Не кричала. Не бранила его и не укоряла за то, что мне почти не достается его внимания. Клянусь Пресвятой Девой, я и не желала ссор! Мне приходилось обуздывать свой горячий нрав, а между тем скука размеренной, однообразной дворцовой жизни душила меня. Тоска тяжелым камнем ложилась на мою душу.
Как я проводила время?
Вместе со своими дамами я украшала вышивками пояса и алтарные покровы. В ненастную погоду мы играли в шахматы, пели песни, читали, сплетничали. Гуляли в саду. Если утро выдавалось солнечным, выезжали на травлю, а то и на соколиную охоту.
От бессмысленности такой жизни я буквально задыхалась.
Случалось, Людовик приходил ко мне на ложе, но не раньше, чем отстоит вечерню — как будто душа его потеряла бы всякую надежду на спасение, если бы он провел ночь со мной, не пощелкав зернами четок. Спал он рядом со мной. Меня он не касался.
Месяц шел за месяцем, а истечения у меня наступали, как всегда. Да и могло ли быть иначе? Пусть Людовик и огорчился, узнав, что я не понесла от него, но он не порывался повторить опыт того краткого первого раза.
— Как я могу зачать дитя, если вы не станете делать того, что положено мужчине? — резко спросила я однажды, кипя от ярости, уже не в силах сдерживать горечь своего разочарования.
Людовик как раз поинтересовался в очередной раз, здорова ли я.
Он потупился.
Но прежде, чем он это сделал, я ощутила первый приступ страха. А что, если я не сумею родить наследника французского трона? Какое будущее ожидает меня в таком случае? Еще важнее для меня было другое: что, если я не сумею родить наследника для Аквитании? Эту мысль я задушила, не дав ей разрастись.