Меч и роза
Шрифт:
Пролог
Блэкпул, август 1745 года
Кэтрин Эшбрук Камерон стояла у залитого дождем окна, от ее дыхания стекло слегка затуманилось. Близ постоялого двора улицы были почти безлюдны, поблескивали омытые ливнем булыжники, свет, падающий из окон многоэтажных тесно стоящих домов, отражался в подернутых рябью лужах, на поверхности воды в сточных канавах вспухали и лопались пузыри.
Она провела в Блэкпуле четыре дня – бесконечно долгий срок для человека, не отличающегося терпением. Шумный портовый городок насквозь пропах рыбой и гниющими отбросами, тучи пыли нависали
Глядя в окно, Кэтрин рассеянно вертела на длинном тонком пальце левой руки кольцо с огромным аметистом. Только оно не переставало напоминать ей о пяти неделях, прошедших с тех пор, как ей пришлось покинуть дом в Дерби. Эти пять недель казались ей пятью годами.
Или пятью столетиями. За это время Кэтрин изменилась до неузнаваемости; мало того, изменились ее взгляды, обстоятельства, положение...
Прежде беспечная, капризная, вспыльчивая и донельзя избалованная в свои восемнадцать лет, она вдруг превратилась в повзрослевшую, мудрую, опытную и сдержанную особу. Если раньше ей было достаточно щелкнуть пальцами, чтобы любой мужчина в радиусе ста миль упал перед ней на колени, то теперь она знала: никакие уговоры, просьбы и мольбы не помогут ей вернуть того единственного человека, которого ей нестерпимо хотелось увидеть.
Подняв руку, Кэтрин провела пальцем по запотевшему стеклу, повторяя путь блестящей дождевой капли, соскользнувшей по стеклу снаружи. Она ощущала оцепенение, непривычную отчужденность, словно и не было событий последних пяти недель. Но кольцо с искрящимся аметистом возражало: они были. Еще одним свидетельством тому были ссадины, до сих пор не сошедшие с ее безупречной кожи. Слезы подкатили к глазам Кэтрин, в горле защипало, едва она вновь вспомнила о случившемся. Ее брату Демиену, который сегодня днем прибыл в Блэкпул, чтобы отвезти ее в Дерби, понадобилось пробыть с Кэтрин наедине всего пять минут, чтобы узнать ужасную причину перемен. Однако, терзаясь угрызениями совести оттого, что он поспешил обвинить сестру, пережившую настоящий ад, Демиен неверно истолковал ее дрожь.
– Если этот мерзавец Камерон к чему-нибудь принуждал тебя, я убью его своими руками! – свирепо выпалил Демиен.
Кэтрин открыла было рот, чтобы излить душу, поведать, какому насилию она подверглась – несколько недель назад Кэтрин Эшбрук не преминула бы воспользоваться раскаянием брата и заодно вызвать у него сочувствие и жалость, – но не сумела.
– Нет, Демиен, нет, ты ошибаешься. Он ни к чему не принуждал меня. Напротив, поначалу он всячески меня избегал. Он относился ко мне как к обузе, пренебрегал мной, не удостаивал даже словом без крайней необходимости. И он наверняка сдержал бы слово, добился бы расторжения нашего брака, как обещал, и отослал бы меня домой, как только утихнут волнения на границе, но...
Пальцы Демиена сжались на ее плечах, он испытующе заглянул Кэтрин в глаза:
–Но?..
– Но... я не соглашалась, – тихо расплакалась она. – Я просила, я умоляла его разрешить мне остаться в Шотландии, а он об этом и слышать не желал.
– Ты умоляла?.. Боже милостивый! – изумленно ахнул Демиен. – Неужели ты влюбилась в него?
Кэтрин устремила на брата
– Этого не должно было случиться, я сама не понимаю, как и почему это вышло! Но я люблю его, Демиен, люблю и ненавижу, и... он не имел права так поступать со мной! Никакого права!
Не зная, что сказать, Демиен обнял сестру и попытался хоть немного утешить ее. Кэтрин и вправду не могла объяснить, как они с Александером Камероном из заклятых врагов в мгновение ока превратились во влюбленных.
– Я люблю его, Демиен! Это ужасное, мучительное и чудесное чувство, я не понимаю, как оно может быть и прекрасным, и невыносимым, но это так.
– А он... отвечает взаимностью?
– Да, – чересчур поспешно, дрожащим от волнения голосом ответила она. – Да, отвечает. Но он упрям, он решил, что мне будет лучше пожить в Англии, у родных. Ирония судьбы, верно? – Она горько усмехнулась, взяла предложенный братом платок и вытерла глаза. – Но едва он понял, что мне известно о том, что он шпион якобитов, то перестал заботиться о моей безопасности, начал обращаться со мной как с заложницей, увез с собой на север. Он стал грубым, высокомерным, и... из-за него я была так зла, что забыла о страхе. А когда мне становилось страшно... он всегда оказывался рядом, и страх отступал. Это хоть что-нибудь означает?
– Для тебя, дорогая моя Китти? – Демиен улыбнулся. – Очень многое. Черт возьми, я должен был это предвидеть! Я мог бы во всем разобраться еще в ту первую ночь.
– Вот уж не думала, братец, что ты романтик. – Кэтрин всхлипнула. – И что ты веришь в любовь с первого взгляда.
– Я и верю, и не верю в нее. Но видела бы ты свое лицо в тот вечер, когда Гамильтон Гарнер столкнулся с вами в саду! Оно просто кричало всякому, способному видеть, что тебя прежде никто так не целовал. Должно быть, именно поэтому пылкий лейтенант вызвал твоего отважного шотландца на дуэль!
Кэтрин почувствовала, что ее щеки заливает густой румянец.
– Надеюсь, Гамильтон оправился от ран?
– Уже через неделю после поединка он был на ногах, повел за собой целый драгунский полк и обнаружил, что таинственный мистер Монтгомери и его новоиспеченная невеста исчезли бесследно. Он не знал, как быть, но тут правительство получило достоверные сведения о высадке принца Чарльза на Гебридах. Полковник Халфьярд помог Гарнеру получить капитанский чин и отправил его на север, в эдинбургский гарнизон.
– В Эдинбург? – ахнула Кэтрин. – Значит, Гамильтон в Шотландии?
– Вот тебе еще одна злая шутка судьбы, – кивнул Демиен. – И если слухи не лгут, если кланы и вправду вооружаются, готовясь оказать поддержку Чарльзу Стюарту, претендующему на отцовскую корону, то... – он сделал паузу и шумно вздохнул, – возможно, Гамильтону Гарнеру и Александеру Камерону опять представится случай скрестить мечи.
Кэтрин вздрогнула, вспоминая искаженное ненавистью благородное лицо Гамильтона, который поклялся отомстить выскочке, не только победившему его в поединке, но и женившемуся на самой завидной невесте Дербишира. Отец Кэтрин, сэр Альфред Эшбрук, был не только влиятельным представителем партии вигов и членом парламента, но и обладателем ценных связей, благодаря которым честолюбивый человек мог бы сделать головокружительную карьеру, а Гамильтон Гарнер был прежде всего честолюбив.