Меч ислама
Шрифт:
Дориа намеревался бросить этот прекрасно оснащенный флот на Алжир. Нанеся удар, который позволил бы захватить столицу Хайр-эд-Дина, он надеялся сковать корсарское царство. По пути Дориа посчастливилось встретить французский корабль, с которого его предупредили, чтобы он не надеялся застать Хайр-эд-Дина врасплох. Главарь корсаров, по всей видимости, имел хороших разведчиков. Экспедиция, цели которой не скрывались, слишком долго собиралась в путь. Оповещенный о ней, Барбаросса собрал в Алжире флот, превосходящий императорский, чтобы дать достойный отпор врагу.
Известия, полученные Дориа, когда он находился в двухстах пятидесяти милях к юго-западу от Сардинии и менее чем в ста милях от места назначения, вынудили его сделать остановку. На борту своего галеаса «Грифон» он созвал военный совет и пригласил на него шестерых главных капитанов. Наиболее авторитетным среди них был капитан Просперо. Остальные – Джаннеттино и Филиппино Дориа, Гримальди, двоюродный брат князя Монако и старый друг Просперо, Ломеллино и дон Алваро де Карбахал.
Дориа признался им, что, лишившись преимущества внезапного нападения, он едва ли сейчас может исполнить свой долг перед императором и атаковать флот алжирцев.
Его племянники, так же как и Ломеллино, и думать не смели по-другому. Гримальди, имевший доводы против, выдвигал их осторожно и ненавязчиво. В таком же положении, не претендуя на главенствующую роль, находился и дон Алваро. Главенство неожиданно перешло к Просперо.
– Если бы император, – начал тот спокойно, – не желал победы своего флота, он бы никогда не послал экспедицию.
И дон Алваро тут же поддержал его, сказав: «Да будет воля Божья». Это был господин лет сорока, с изысканными манерами, уже облысевший, но с иссиня-черной бородой, с темными живыми глазами, казавшимися удивленными из-за постоянно вздернутых бровей. Если оба племянника и Ломеллино с осуждением смотрели на дерзкого Просперо, а Гримальди теребил бороду, не зная, чью сторону принять, то дон Алваро в открытую улыбался.
Адмирал сдержал раздражение.
– Рисковать можно по-разному. Одни трусливо избегают опасностей, другие очертя голову лезут на рожон. Вы и без меня знаете, что опрометчивость на войне бывает порой мало чем лучше трусости.
– Думаю, в данном случае пойти вперед было бы вовсе не опрометчиво, – возразил Просперо.
Джаннеттино тотчас же ощетинился:
– Не значит ли это, что ты обвиняешь нас в трусости? Если это так, то скажи прямо.
Просперо вздохнул. Ему стоило немалых усилий сохранить мир с этими задиристыми родственниками Дориа.
– Я выскажусь откровенно, когда того захочу, – спокойно ответил он.
Слово взял Андреа. Его сообщение сводилось к тому, что Барбаросса направил капитанам корсаров послания с призывом поступить к нему на службу: в Шершел – старому приятелю Драгут-рейсу; в Зерби – другому бичу христианства, Синан-рейсу, еврею из Смирны, подозревавшемуся в колдовстве, потому что он мог определить магнитное склонение с помощью арбалета, и Айдину, которого испанцы называли «Дьяволом-молотильщиком».
– У нас много причин начать штурм, – сказал Просперо. – Надо атаковать, пока корсары не получили подкреплений.
Но Дориа покачал головой:
– У меня имеются сведения, что он уже достаточно силен.
Дон Алваро тут же парировал:
– Я не думаю, что его флот сильнее нашего.
– Но его поддерживают пушки крепостей.
– Превосходство нашей артиллерии, – ответил Просперо, – вне всякого сомнения. На карту поставлена вера в могущество христиан, – продолжал он едва ли не умоляюще. – Чтобы поддержать ее, надо удвоить мужество. Эти корсары до того распоясались, что чувствуют себя хозяевами наших морей.
– Хозяева! – усмехнулся Филиппино.
– Да, хозяева, – настойчиво сказал Просперо. – Мавры в Андалузии уже обращаются к Барбароссе за помощью, а ни один кастильский корабль еще не попытался положить конец морскому разбою. Барбаросса же вывез множество испанских ценностей. А в Алжире, как нам стало известно, по милости неверных, остается более семи тысяч христиан-невольников. Прекратить сейчас нашу кампанию – значит навлечь на себя презрение Барбароссы и позволить ему еще больше обнаглеть.
– Хорошо сказано, – поддержал его дон Алваро, – хорошо сказано. Господин адмирал, об отступлении не может быть и речи.
– Мысль об отступлении даже не приходила мне в голову, – послышался резкий ответ. – Но Алжир может повременить, пока мы заняты укреплением своих сил. На это и рассчитывает Барбаросса. Нас ждут в Алжире, а мы, вместо этого, высадимся на берег, атакуем Шершел и дадим бой Драгуту. Что вы скажете на это, синьоры?
Он задал вопрос всем, но глаза его были устремлены только на Просперо. И тот ответил:
– За неимением лучшего, я согласен с этим планом.
– Боже мой, какая любезность, – сыронизировал Филиппино.
– Тогда я тоже буду воздержаннее, – сказал дон Алваро с обезоруживающей улыбкой. – Потому что я согласен с доном Просперо. Мы должны смело напасть и показать таким образом этим неверным псам раз и навсегда, кто здесь настоящий хозяин.
– Вот почему я хочу исключить риск неудачи, – ответил адмирал. – Дело слишком серьезное. – Он был слегка возбужден. – Итак, все согласны напасть на Шершел?
И флот двинулся к Шершелу, обойдя Алжир стороной.
Однако попали они туда с опозданием и не застали Драгута. Этот не знающий жалости, самый грозный из всех сражающихся под началом Хайр-эд-Дина моряков уже отплыл в Алжир. Он держался берега и потому не был замечен сторонниками императора, чей курс пролегал мористее.
Дон Алваро в ярости лишился присущего ему чувства юмора, а Просперо очень досадовал.
– Перестраховались, – смело сказал он адмиралу. – Теперь, когда Драгут соединился с Барбароссой, все наши замыслы пошли насмарку.