Меч истины
Шрифт:
– О как! – повторил он, но цепляться перестал.
Вскоре у них нашлась тема поинтереснее, и я навострил уши.
– …политика, как лезвие меча, - говорил Валент. – В Иске теперь поселился король думнониев Гадеон. Папаша его Конан Мериадок в своё время отказался поддержать Максимуса Магна в его притязаниях на трон, за это римляне позволили ему создать собственное королевство. Лишнее это было, только теперь поздно что-то менять. Нам приходится с ним считаться. И наблюдать, как этот щенок Гадеон заигрывает с друидами, которые обещали ему могущество. Хоть и знает, что магические игрища давно запрещены. Но ты видел сам: неметон в сутках пути от Иски. И ближе есть, даю тебе слово! А приходится терпеть,
– И чего хочет Гадеон?
– Стать верховным королём бриттов. Пока он собирается это сделать, опираясь на римские копья, нам ничего не грозит. Массала это понимает. С Гадеоном надо дружить. Но для этого придётся покончить с кровавой собакой Морридигом. Вот поэтому Массала сидит в Иске и приглядывает за королём, а я бегаю по лесам, разыскивая друидов.
– И там найдётся дело для старого солдата, потерявшего пальцы?
Мелиор сочно рассмеялся:
– В Иске дело найдётся даже для умников, берегущих шкуру. Если, конечно, не шастать по друидским капищам. И не лезть в большую политику.
Кажется, он имел в виду меня?
*
Насчёт большой политики Валент преувеличил. Здешняя политика была маленькая, как и сам этот угол Великой Империи. В центре большой политики я уже был. Ещё год назад ходили недвусмысленные слухи, что Римский Союз вот-вот распадётся, что войска Аркадия могут двинуться на Рим. Какая радость для врагов, наблюдающих с востока! Но каким-то чудом Стилихону удалось сохранить военное единство Империи, что было бы невозможно, оставайся в живых Руфин. Руфин, зарезанный в Риме безумным солдатом. А Стилихон продолжал командовать союзной армией. Правда, злые языки поговаривали, будто бы это он нанял убийцу. Но Стилихон плевать на это хотел. Я, впрочем, тоже.
Здешняя политика была маленькая, но закрученная очень по-римски. Потому что в центре её была женщина. И звали её Лукреция. Но об этом, понятно, Мелиор не сказал.
Я давно перестал волноваться, произнося это имя. И всё же, когда я вновь слышу его, в лицо словно летят холодные брызги, и умытое солнце раздвигает тучи, и пахнет чем-то удивительным. Или это запах молодости? Странно, в тот день я наивно думал, будто моя молодость прошла. Сейчас, когда вспоминаю, мне хочется улыбнуться. Но почему-то я не могу…
Под вечер прокатилась гроза, заставшая нас на подходе к Иске Думнонийской. Летний дождь не может быть неприятностью для солдата, и все продолжали путь под секущими струями. Потом гроза окончилась, и проглянувшее солнце зажгло горячие блики на шлемах копейщиков и кожаном панцире Мелиора. Томба на своей лошади, чёрный, как дух Гадеса, тоже блистал своей гривной и белозубой улыбкой. Моя же зелёная туника, напитавшись влагой, напоминала мокрый мешок.
Иска сразу показалась мне странной. Как всякая крепость, она должна была источать запахи казармы: кожи пота, дыма и железа, навоза и сена. И солдатского сортира, разумеется. Она же пахла свежестью и цветами. Потом я убедился, что первое впечатление обманчиво, и крепость благоухала всем, чем полагается. Но в тот первый миг я ошалел от чудесного аромата грозы и неосознанно ждал, чтобы случилось что-то хорошее. Мне здесь понравилось. Даже несмотря на то, что стены Иски обветшали, а посреди разбитого двора торчал обширный куст бузины. Римляне никогда не потерпели бы такого безобразия в гарнизоне. Гарнизон был, а римлян, видимо, не было.
Впрочем, и в этом я ошибся. Сергий
На гребне стены стоял человек в чешуйчатом панцире. Когда отряд втянулся в ворота, он спустился вниз. На нём не было центурионского шлема с поперечным гребнем, и в руках он не держал лозу, но я почему-то сразу решил, что это и есть Массала. Просто никто иной не мог командовать там, где был он.
В этом проявлялось удивительное свойство Массалы. Совсем не стараясь казаться значительнее, он просто подавлял своим видом. Невысок и немолод, прямые волосы какой-то мышиной масти надо лбом заметно редели. А густые брови, почти сросшиеся над переносицей и агрессивно торчащие, были уже совершенно седыми. Худое лицо, крупный нос и волевой подбородок, а рот - тонкий и длинный, словно рубленая рана, нанесённая слегка наискось. Первый центурион пилуса – не самый великий чин. Но сейчас в Думнонии не было не только легата, но даже военных трибунов. Было триста забытых копий, тщетно ждущих вестей из Империи, и центурион, уже решивший, как этим людям жить. Гадеон – король бриттов, утверждённый Римом – почему бы и нет? И судя по всему, он тоже был сейчас у ворот. Потому что на негромкий вопрос командира, Фабий Валент ответил, не касаясь подробностей:
– В лесах всё спокойно, Массала. Мы не встретили разбойников, - потом добавил многозначительно. – Но видели их следы.
Центурион коротко кивнул и вновь что-то негромко сказал. Я не успел расслышать, но по тому, как напряглись солдаты, ловя каждое слово, понял, сколь много для них это слово значит. Я должен был добиться, чтобы этот человек позволил нам остаться в гарнизоне. Но пока не знал, как себя с ним вести. Куст бузины оказался кстати – он укрыл меня от взгляда Массалы.
Вслед за центурионом со стены спустились ещё трое. Кто-то из них наверняка был Гадеоном, потому что Массала с Валентом сразу перестали говорить о друидах. Королём думнониев пренебрегать тоже не стоило: быть может, он окажет нам покровительство? Впрочем, все трое выглядели вполне по-римски. Кто из них? Насупленный юнец, рыжий и курносый, с оттопыренными ушами, очень тонкой шеей и обиженным взглядом? Мелиор назвал короля щенком. Но до такой ли степени? Ему лет двенадцать, едва ли Массала стал бы союзничать с отроком.
Второй был плешив, и оттого казался немолодым. Грузноватый, рыхлый, и лицо какое-то невыразительное. Он? Или всё же третий: невысокий темноволосый крепыш с круглыми глазами навыкате? У этого вид значительно энергичнее, и одет он по-военному.
Я не успел решить эту задачу. Точнее, мне не дали. Что-то тёплое внезапно ткнулось под колено. Я покосился вниз. Это была собака, точнее щенок: лопоухий, неуклюжий и совершенно белый. Увидев, что замечен, щенок радостно затявкал и снова сделал попытку, встав на задние лапы, толкнуть меня передними. Опасаясь, что его визг помешает местному начальству, я присел на корточки и погладил тёплую головку. Щенку это пришлось по нраву, он подставил мне розовое пузико, а потом принялся мусолить мой палец. Некоторое время я позволял ему это делать. Кстати, не ему, а ей.
Никогда прежде я не питал особой привязанности к собакам. Дома их не было, а потом не представлялось возможности завести. Да и необходимости не видел. Теперь же вдруг поймал себя на мысли, что это существо вне себя от восторга просто потому, что я здесь. Мне никто ещё так не радовался.
Щенок как-то призадумался, потом отошёл, раскорячился и сделал лужу. Кажется, он уже забыл про меня. Я выпрямился, чтобы вернуться к людям. Тем временем, Массала уже разговаривал с Томбой.