Меч князя Буй-тура

Пахомов Николай Анатольевич

Ярослав был почти ровесник Олегу Курскому, всего лишь несколькими годами млаже. А вот моложе своего брата Святослава был на целых семь лет. Если Святослав Всеволодович за свой век успел побывать не в одной сечи, познав как хмельную радость побед, так и горечь поражений, то Ярослав, прячась за спину брата, многого избежал. Он не был неженкой, но и безрассудным сорвиголовой не бывал. В сечи не стремился, зато хитростью и лукавством был не обделен. Если что и объединяло обоих Всеволодовичей, то дородность тела, доставшаяся от отца, большие, слегка на выкате, черные очи, да нос с горбинкой.

Про таких, как Ярослав, говаривали: «нос с горбинкой — душа с хитринкой».

— Бог не выдаст — свинья не съест, — последовал ответ Святослава. — Ты не помнишь — тогда еще совсем мальцом был — а мы со стрыем Святославом Ольговичем, царство ему небесное, — перекрестился небрежно, — не в такой холод да мороз по лесам от Изяслава Мстиславича, моего вуя, скрывались. Ничего — выдюжили, как видишь! А эта зима той не чета, да и на убыль уже идет… Выдюжим! Главное, что Олег сечи не жаждет… А не будет сечи — воинов можно по избам смердов на постой определить, чтобы не мерзли попусту. А за градом малой дружиной надзирать, меняя ее почаще. Так-то.

— Откуда ведаешь, что сечи не будет? Неужели сорока на хвосте принесла? — Был недоверчив Ярослав.

— Сорока не сорока… но догадываюсь, — не стал вдаваться в подробности Святослав Всеволодович.

Сколь долго тянулись бы переговоры, сколь долго Святослав Всеволодович с братом осаждали бы град, не идя на приступ, а Олег Курский бы отсиживался за стенами града, не выходя в поле, трудно сказать. Но случай или же Божий помысел ускорил дело. Наконец-то из Курска прибыл обоз с княгиней Олега, Еленой Юрьевной, о котором князь курский за хлопотами как-то подзабыл. Обоз прибыл и, конечно же, угодил прямо в руки Всеволодовичам, точнее, в руки его ратников, следивших за тем, чтобы ни из города никто не ушел, ни в город не вошел.

Всеволодовичи, пленив Елену Юрьевну, как и стоило ожидать, не замедлили уведомить о том Олега через своих глашатаев. Мало того, плененную княгиню Елену черниговцам да курчанам на обозрение представили: полюбуйтесь, мол, княгинюшкой Олеговой.

— Что станем делать? — Собрал Олег совет. — Негоже моей супружнице быть в полоне. Срамно…

— Знамо, негоже, — согласились все, кроме разве что вдовой княгини.

— И как быть?.. — задал Олег Святославич очередной вопрос думцам.

Но те промолчали: никому не хотелось брякнуть что-нибудь невпопад. Мялись, хмуро переглядывались, не решались, надеясь, что кто-то другой и молвит слово.

— А что с ней станется, — первой отозвалась, нарушив молчание, княгиня Мария Петриловна. — Ну, подержат, подержат да и отпустят… Не обесчестят же. Мало ли подобного на Руси прежде бывало?..

Что и говорить, примеров хватало, и Олег о них знал. Однако они не успокаивали, и он молвил раздраженно:

— Может, и не обесчестят, но мне-то каково? Мне-то каково?… Стыд и срам… К тому же непраздна княгиня-то…

— Ну, не менять же женку на княжеский стол, — держалась своего Мария Петриловна при молчании воеводы и епископа Антония, приглашенных на думу. — Продолжим переговоры, поторгуемся…

— Поторгуемся… — поперечил-передразнил черниговскую княгиню курский князь, словно забыв,

что они не вдвоем, а на думе. — Не дай Бог с тобой такое вот… Тогда тоже бы — поторгуемся… или как?

— И, мила-а-й, — усмехнулась Мария Петриловна покровительственно, словно не князю, а младню, — куда как хуже бывало. Помнится, в Новгороде буйном с батюшкой твоим, моим мужем, и под стрелами бывать приходилось, и из монастыря из-под стражи бежать… И по землице ужом ползти, и на комоне скакать. Но, как видишь, жива… Можешь потрогать, если не веришь! — Явно подтрунивала она над князем-пасынком. — Потому сказ мой таков: не дрейфь, тяни переговоры. Удача — баба норовистая: то ликом улыбнется, то задом повернется… Сегодня она подмигнула Всеволодовичам — те радуются, а завтра, глядишь, и нам моргнет — и мы порадуемся.

— Пока что-то все Всеволодовичам подмаргивает, — мрачно констатировал Олег. — А переговоры, что ни говори, вести надо. Только кому?..

— А направь, князь, меня послом, — вставил слово святитель Антоний. — Так поведу дело, что Всеволодовичи и супругу твою освободят, и от стола черниговского откажутся. Где надо — к совести взову, где надо — о любви братской напомню, а где надо — и божьей карой припугну…

— А по сану ли тебе такое, преподобный отче? — разгладил морщины лика своего Олег. — Виданное ли дело духовным да в мирские дела…

— По сану и по чину. Мирить мирян — первая заповедь всех отцов Христовой церкви, — раскраснелся ликом Антоний, даже засопел пуще прежнего; видать, от усердия. — Сам блаженный Феодосий Печерский быть примиренцем у князей не считал зазорным. А мы лишь по стопам его пойдем. Да и в бытность которы между твоим батюшкой, царство ему Небесное, — перекрестился святитель, — и великим князем Изяславом Мстиславичем, ныне также покойным, — вновь перекрестился он, — духовные отцы не единожды выступали послами и примирителями.

— Тогда, как говорится, с Богом!

— С Богом! — напутствовала Антония и княгиня. — И пусть Всевышний не оставит нас своим попечением.

Знать бы им, что Антоний не только супругу Олега из плена не освободит, не только переговоры в пользу князя Олега не поведет, но и сам, переметнувшись на сторону Всеволодовичей, станет их еще больше подталкивать на противостояние. А еще, что печальнее, призовет к себе весь черниговский клир, чтобы горожане, оставшись без священников, зароптали да и откачнулись от князя Олега. Знать бы… Да не дано простым смертным в будущее заглядывать!

И пришлось князю Олегу не затягивать переговоры, а и ускорять их, идя на все новые и новые уступки двоюродным братьям. Вот и оказался он, в конце концов, без черниговского стола, довольствуясь только новгород-северским да курским.

Пообещали Всеволодовичи ему выделить для Игоря и Всеволода уделы из земли Черниговской, однако, овладев черниговским престолом, сразу же «забыли» про все свои обещания. Недаром же на Руси говорится: «Как ног у змеи, так концов у обмана не найти».

Пришлось Олегу, теперь уже князю северскому, нарезать уделы меньшим братьям из своего княжества: Игорю — Путивль, а Всеволоду — Курск порубежный на Семи-реке да Трубчевск среди лесов на Десне.