Меч князя Буй-тура
Шрифт:
Так или примерно так рассуждала княгиня Мария Петриловна, желая оставить Чернигов и Черниговскую землю за своими сыновьями. Впрочем, этого она не молвила, а молвила иное: «Да поможет нам Бог!»
— А еще, матушка, — тихо, так, что мог расслышать разве один Всеволод, шепнул матери-княгине Игорь, — возьми для пущей верности с бояр и прочих лучших мужей градских клятву-роту. Ибо Бог, хоть и Бог, но сам будь не плох… Пусть целуют крест в верности нам и братцу нашему Олегу прямо здесь, у смертного одра батюшки нашего. — И указал взглядом на золотой нательный крест матушки. — Пусть целуют. Так, думаю, надежнее будет. Меньше останется соблазну клятву нарушить.
Матушка бросила несколько удивленный взгляд на Игоря, возможно, поражаясь его неотроческой уже сметке. Но тут же сняла с себя золотой нательный крест и, передавая его Антонию, приказала привести к присяге всех бояр и дружинников.
— Обойди, святитель, бояр с моим крестом нательным, пусть присягнут в верности через крестное целование. — И первой поцеловала крест, подавая пример. — Клянусь в верности детям моим, сынам Святослава Ольговича, Олегу, Игорю и Всеволоду, князьям черниговским.
— Княгиня, — смутился Антоний, даже его черные маслянистые глазки, словно это не глазки, а черные маслины греческие на просторном блюдце, забегали туда-сюда, — при покойнике-то?.. У смертного одра?.. Как-то нехорошо… Не по христианки…
— Вот именно, при покойнике, — стала настаивать княгиня, не любившая, когда ей перечили. — Пока тело князя нашего на смертном одре не остыло, пока память о нем жива и горячит сердца мужей черниговских. Или ты, святый отче, противное что имеешь?..
Прошло столько лет, а Всеволод помнил, как во время этих слов очи матушки-княгини Марии Петриловны сузились в гневном прищуре до узких грозных щелочек, похлестче, чем у самих половецких ханов, сразу же проявив в ней нрав гордой новгородки.
— Что ты, что ты… — схватился за крест княгини Антоний, покраснев пуще прежнего и засуетившись. — Ни в коем разе! Ни в коем разе…
Взяв крест, стал поочередно подносить к устам бояр.
— Целуйте, мужи, крест в верности княгине нашей и ее детям, — зачастил грубоватой скороговоркой. — А кто нарушит клятву, тот проклят будет во веки веков! Да постигнет того кара Господняя!..
С этими же словами обошел всех дружинников и гридней с отроками, находившимися в княжеской опочивальне. Только черный люд из теремной прислуги был обойден крестным целованием — не по Сеньке шапка им крест честной целовать. И так от княгини никуда не денутся, если сама не пожелает отпустить, а потому должны быть ей и ее сыновьям верными до скончания дней своих.
Первым, как и следовало, крест поцеловал седовласый, сивобородый, со шрамом на правой щеке воевода Ратибор — старый друг и соратник Святослава Ольговича. А за ним отпрыски Чурилы да Ставра — бояре старших черниговских родов, осевших здесь чуть ли не со времен Олега Вещего. Обойдя всех, приложился губами к кресту и сам Антоний, прежде чем отдать его княгине.
— Вот и хорошо, — молвила тихо княгиня. — Теперь можно и о домовине для покойного князя побеспокоиться. Эй, — подозвала она попавшегося ей на глаза теремного челядинца, — позови старшину плотников градских: пусть с дружиной своей домовиной для князя займется.
Поклонившись, челядинец поспешил исполнить распоряжение княгини. А она стала отдавать указания о подготовке места под гроб князя Святослава в храме Спасо-Преображенского монастыря, рядом с его родителем — Олегом Святославичем.
Не знали ни овдовевшая княгиня, ни осиротевшие княжичи, ни верный их роду воевода Ратибор, ни ближайшие бояре, ни дружинники, присягнувшие на верность роду Святослава Ольговича, что хитрый грек Антоний, предвидя скорую кончину князя, еще поутру тайно послал верного ему монашка в Новгород Северский с грамоткой. Забыл прехитрый грек и про свой сан, и про прежнюю дружбу и хлеб-соль со Святославом. Извещая братьев Всеволодовичей о предсмертном состоянии черниговского князя, писал: «Княгиня с меньшими княжичами в горестном состоянии. А Олега Святославича нет. Он с дружиной в Курске. И ничего еще не знает. Спешите в Чернигов. Найдете богатства несметные».
Святослав Ольгович покинул сей бренный мир пятнадцатого февраля 1164 года по рождеству Христову, а восемнадцатого со стороны Путивльских ворот в град на взмыленных лошадях въезжал Олег Святославич Курский с малой числом курской дружиной.
— Что же ты, чадо милое, Олег Святославич, мало воев с собой привел?! — едва оставшись с ним наедине, упрекнула княгиня Олега, доводившегося ей пасынком, ибо рожден он был от половчанки Аеповны, первой супруги Святослава. — Не мог поболе что ли из Курска захватить?.. Знаю, там воев всегда было достаточно… да и ратоборцы они известные.
— Так спешил же, матушка-княгиня… — удивился князь курский таким напористым вопросам со стороны Марии Петриловны, больше похожим на упрек ему и уязвление его княжеской чести. Не успел передохнуть, оклематься с дороги — и на тебе… упреки. — Взял тех, что под рукой были, на конь — да и к вам! Да и зачем много? Свершить погребение батюшки со всеми приличествующими ему почестями моих воев вполне хватит. Да и ваших, черниговских, как заметил уже, немало пребывает… в здравии.
— Ты это серьезно? — Полыхнула княгиня зеленым пламенем своих великих и красивых, несмотря на годы, очей. — Или только несмышленышем малолетним да дурнем деревенским прикидываешься?..
— Что — серьезно? — не понял курский князь новых упреков княгини, и от этого непонимания начиная раздражаться. — Что серьезно, матушка-княгиня?
Когда Олегу шел только четвертый годок от роду, Святослав Ольгович, отец его, будучи новгородским князем, влюбился в новгородскую красавицу Марию, дочь посадника Петрилы Микулича, незадолго до этого погибшего в сражении с войсками Юрия Долгорукого у Ждани-горы. Очи этой новгородки были сравнимы разве с зеленью трав луговых да гладью озер лесных — такие же чарующе-колдовские, как у речных русалок. И бездонные-бездонные… А волосы — со снопом спелых колосьев — золотые да пышные.
Тогда ей шел семнадцатый годок, и она была уже замужем за новгородским сотником Твердилой Лучком. Но замужество Марии нисколько не смутило почти сорокапятилетнего князя, как и не смутило его наличие собственной жены.
По научению ли Святослава или без оного, но Твердила вскоре пал в одной их схваток, коих было множество в те дни между княжескими дружинниками и новгородцами-бузатерами. А супруга князя, Елена Аеповна, мать Олега и Елены-Милославы, после рождения Олега ставшая вдруг бесплодной, поплакав и приготовившись идти в монастырь, уступила ложе пока что новой наложнице Марии.